Тайный адвокат - Ложные приговоры, неожиданные оправдания и другие игры в справедливость

Мотивация, которая приводит людей в адвокатуру, – жажда внимания, потребность занимать центральное место в кульминационных сценах человеческих жизней.

Барристеры начали просачиваться в уголовные суды ближе к началу восемнадцатого века, когда Королевский суд, вплоть до этого занимавшийся уголовным преследованием от имени короля, при этом, однако, перекладывая всю грязную работу на потерпевших, решил поручать адвокатам подготовку и представление дел в суде. Вместе с тем судьи долгое время сопротивлялись тому, чтобы и обвиняемого в суде представлял профессиональный адвокат. Аргументировали они это своей обеспокоенностью интересами самого обвиняемого, который, как утверждалось, более твердо отстаивал перед судом свои собственные свидетельские показания, чем какой-то чванливый зануда, выступающий от его имени. Заявлялось, что интересы обвиняемого могут быть в полной мере защищены судьей, являвшимся гарантией честного проведения судебного процесса. «Недостатки» представления интересов обвиняемого казались настолько очевидными, что к началу семнадцатого века – хотя адвокаты защиты то и дело получали разрешение выступать на стороне людей, обвиненных в мелких правонарушениях, – судьи продолжали настаивать, чтобы в случае разбирательств по делам о тяжелых преступлениях, связанных со смертями и увечьями, адвокаты защиты в зал суда не пускались исключительно в интересах самого подсудимого. Циники той эпохи предполагали, что запрет на участие адвокатов защиты был нужен попросту для того, чтобы неуклюжему, беззащитному подсудимому было проще ненароком признать свою вину. Не было попросту никакого смысла позволять адвокатам отвлекать присяжных, когда так просто извлечь «истину» из обвиняемого, не представленного адвокатом.

В 1791 году знаменитый адвокат того времени Уильям Гарроу строго сказал судье, что «каждый человек считается невиновным, пока его вина не будет доказана».

В некоторой степени судьи были действительно правы. После того как в 1696 году был издан закон о государственной измене, гарантировавший обвиняемым в измене лицам защиту в суде адвокатом, дверь приоткрылась, и, поддаваясь мольбам юристов, судьи постепенно все больше расширяли их права выступать на стороне защиты и в других, более серьезных делах, пока наконец к концу восемнадцатого века адвокаты защиты в уголовных судах не стали нормой. Всеобщие опасения сбылись, и они восстали против установившегося порядка осуждения еретиков. Поначалу роль барристера была строго ограничена: он (барристерами исторически работали только мужчины, пока в 1922 году Хелен Нормантон не пробила стеклянный потолок) мог заниматься исключительно правовыми вопросами. А еще у него было право вести перекрестный допрос свидетелей обвинения. Ему было запрещено принимать участие в представлении доказательств защиты, а также не позволялось обращаться напрямую к присяжным. Идея заключалась в том, что подсудимые будут вынуждены и дальше самостоятельно выступать в свою защиту и правда будет неизбежно всплывать. Неизбежно адвокаты начали расширять горизонты своих возможностей. Вопросы факта хитроумно представлялись вопросами права. Во время перекрестного допроса они умудрялись косвенно обращаться к присяжным. Некоторые из них с целью спасти своих подзащитных прибегали к мысленному – а то и самому что ни на есть настоящему – обману. Самым же главным было то, что именно благодаря их изобретательной аргументации суды были вынуждены пойти по пути развития доказательного права – так, например, появился закон против наговоров (прежде слова, сказанные вне суда, могли использоваться в качестве доказательств на суде), призванный защитить подсудимого от приговора на основе неподтвержденных слухов.

В 1791 году в ходе одного судебного разбирательства в Центральном уголовном суде Лондона знаменитый барристер того времени Уильям Гарроу строго сказал судье, что «каждый человек считается невиновным, пока его вина не будет доказана». Это был первый случай официальной формулировки того, что в 1935 году было названо Апелляционным судом «золотой нитью», проходящей по паутине английского уголовного права (24) – презумпции невиновности и бремени доказывания. Применение этих принципов на практике – необходимости доказательства стороной обвинения того, что вина подсудимого не вызывает каких-либо сомнений, – без всякого сомнения, является (о чем вы услышите в каждой заключительной речи адвокатов защиты перед присяжными) величайшей защитой, предлагаемой нашей системой. Никто не может быть лишен свободы на основании догадок и предположений.

Закон о суде за уголовные преступления 1836 года дал право всем подсудимым по уголовным делам на представление их интересов в суде адвокатом защиты, наделив его правом обращаться к присяжным по поводу вопросов факта, которое всегда было у стороны обвинения. Это был последний кусочек пазла. Пускай и с опозданием, но мы все-таки к этому пришли. Препирательства на основании жалоб уступили дорогу состязательному праву под предводительством адвокатов.

Мы не судим. Мы не знаем правды в ситуации наших клиентов. Все, что мы можем – это давать нашим подзащитным советы и покорно излагать суду их позицию.

Стоит сказать, что наша профессиональная этика со времен девятнадцатого века претерпела значительные изменения к лучшему. Многие современные люди могут полагать, будто опубликованное в 1844 году в газете Law Times знаменитое обвинение в том, что «Адвокат Центрального уголовного суда Лондона – это синоним бесчестия», по-прежнему к нам применимо, да и СМИ вместе с поп-культурой всячески потворствуют поддержанию образа адвоката защиты, готового преступить любые моральные или правовые нормы, лишь бы добиться оправдания своего клиента, чья вина ему достоверно известна. На самом же деле наши профессиональные обязательства строго прописаны. Адвокатский кодекс возлагает на барристеров обязанность «бесстрашно отстаивать всеми уместными и законными средствами интересы своего клиента, невзирая на собственные интересы, а также какие-либо последствия для него или любого другого человека»; однако ключевыми словами здесь являются «уместными и законными». Наш первоочередной долг – перед судом. Мы не можем ввести суд в заблуждение, сказав нечто, заведомо являющееся неправдой. Так, например, если мой клиент говорит мне, что украл яблоко с чужого дерева, я не могу встать и сказать присяжным, что он этого не делал либо что заставший его за этим свидетель лжет. Если же он будет настаивать, несмотря на убедительные показания двух сотен свидетелей, находившихся во фруктовом саду, в своей невиновности, то мне придется отмести все свои сомнения в правдивости его истории, надеть свой парик и приготовиться к поединку. Мы не судим. Мы не знаем правды в ситуации наших клиентов, и не нам делать по этому поводу догадки. Все, что мы можем, – это давать нашим подзащитным советы и покорно излагать суду их позицию, даже когда – как в случае с мистером Таттлом – никаких сомнений в виновности нашего клиента, казалось бы, быть не может.