Робер Шарру - Сокровища мира - зарытые, замурованные, затонувшие

В 1957 году старый замок купила парижская радиоэстезистка и ясновидящая г-жа Озанн. Перед тем ей приснился любопытный сон.

«В ночь на 6 апреля 1957 года я чувствовала депрессию и обратилась с молитвой о мирном сне к Божьей Матери Сиракузской, которую особенно почитаю. Ночью мне приснился сон, будто я смотрела кино, так ясно все события проходили перед моим мысленным взором. Я поехала в департамент Ионны, чтобы проверить свои видения.

В Крене я увидела женщину, развешивающую белье, как оно и было в сновидении. Эта женщина мне рассказала, что замок Мезон-Бланш продается и что в нем замурован или закопан клад. Словом, все, как и было мне явлено.

Я продала все свое имущество, все ценные бумаги — и вот замок мой! Я хочу найти раку и вернуть Церкви. Кажется, я знаю, где она: около фасада замка, под окном. Я вычислила это место: там, где у окна висят часы. Надеюсь, что Белая Дама поможет мне. Только время еще, наверное, не пришло. Когда пробьет час, Дама подаст мне знак, а на месте клада расцветет розовый куст».

А пока г-жа Озанн с тревогой ожидает чуда и с надеждой встречает каждую новую весну…

Французские монахи-картезианцы устава святого Бруно имели обители в Париже, Гренобле, Марселе, Вильнев-лез-Авиньон. В Революцию им пришлось бежать оттуда. Здания монастырей были национализированы, затем по большей части снесены или распроданы по частям. Так случилось и с прекрасной обителгью Вильнев-лез-Авиньон. Республика XX в., в противоположность республике 1790 года, пытается спасти ее от полного разрушения и восстановить эти по-прежнему грандиозные развалины.

Вот в этом-то полуразрушенном, перестроенном месте, которое уже почти два столетия используется как обычный жилой дом, по преданию, находится клад. Это предание скрупулезно записал местный краевед Лоран Коммюн.

Предание действительно опирается на солидные исторические данные. Есть некоторые документы, которые пока содержатся в тайне, но когда-нибудь помогут обнаружить клад золотых монет стоимостью около полумиллиарда франков.

В 1792 году Конвент нуждался в золоте, чтобы чеканить монету, в серебре, чтобы содержать армию, сражавшуюся со всей Европой, и в бронзе, чтобы отливать пушки. Конвент разослал по всей Франции эмиссаров с поручением выгрести ценности из монастырей, церквей и прочих мест, связанных с религией. Но собрано было намного меньше, чем рассчитывали революционеры. Везде в провинции взбудораженный народ, плохо понимавший новую власть и не любивший ее, встречал эмиссаров в штыки. Ладно, дескать, что эти парижане с марсельцами играют в свою революцию. Но зачем забирать потиры из алтарей, подсвечники из ризниц, снимать колокола с колоколен? До простого французского народа все это никак не доходило.

Может быть, те же самые революционеры, которые так прокололись с реликвиями в Конке и с колоколами в Сент-Антонене, в конце 1792 года явились в мирный городок Вильнев-лез-Авиньон, откуда только что бежали картезианцы. Взбешенные (еще бы!) эмиссары твердо решили на сей раз в дураках не оставаться. И опять остались, если верить описи монастырского имущества, которое они получили:

«В двух шкафах с двадцатью семью ящиками в каждом мы нашли: 120 золотых монет, 935 серебряных монет, 2188 медных монет».

К этому надо добавить: колокола; картины известных мастеров, как-то: Легид, Миньяр, Гершен и др, находившиеся частью в зале коллегиума, частью в богадельне; 9200 томов книг (распроданных и растерянных в 1812 году, включая редчайшие издания Библии и бесценный экземпляр Талмуда).

Что-то кажется маловато для могущественной обители, получавшей доходы от многочисленных владений, приоратов, амбаров, прудов в Рошфоре и Пюжо, наконец, получавшей пожертвования и завещанное имущество, а ими, когда папский двор был в Авиньоне, приближенных к папе аббатов буквально осыпали.

Что же все-таки случилось с драгоценными чашами, крестами, подсвечниками, ризой Иннокентия VI и другими реликвиями? Конечно, все это было спрятано так тщательно и с такими предосторожностями, что с тех пор так никому и не удалось найти эти тайники — так же, как и сент-антоненские колокола. Однако кое-кто знает с точностью до нескольких метров место, где зарыты миллионы. У этих людей есть даже план.

В 1790 году приор обители пришел к одному почтенному человеку, жившему на ферме Шабрель, по имени Давид, а по прозванию «из Мейнарга».

— Друг мой, — сказал пастырь, — мы давно знаем друг друга. Я могу положиться на твою преданность и поручить тебе одно тайное дело. За это я дам тебе ферму Гран-Бастид в обмен всего лишь на пару волов.

— Боже упаси! — ответил Давид. — Я рад вам служить, ничего мне за это не надо. Бог пусть меня вознаградит.

— Это по-христиански, — сказал приор, — но ты напрасно отказываешься от фермы. Скоро и она, и все другие наши фермы перейдут за бесценок Бог знает в чьи руки. А дело я тебе хочу поручить весьма важное и секретное. Не старайся ничего понять, только знай, что творишь его во славу Всевышнего…

Давиду из Мейнарга поручено было как зеницу ока стеречь несколько межевых камней, недавно поставленных на границе земель обители и помеченных ее гербом. Ни под каким видом эти камни нельзя давать переносить на новое место. Если же паче чаяния такое случится, следует как можно точнее заметить и подробно зарисовать это новое место.

Через год все картезианцы оставили обитель, кроме одного брата по имени Луи. То ли он был слишком дряхл, то ли, как и Давид, выполнял секретное поручение… Брат Луи поселился в пещере Кабрион; дети Давида потихоньку приносили ему туда еду. Два года спустя монах умер на руках своих благодетелей, перед смертью прошептав только: «У Четырех Дорог».

Прочие монахи переселились в Сарагосу. В 1807 году туда пришли солдаты Наполеона, и бывший приор с удивлением узнал в одном кавалеристе вильневца Паскаля по прозвищу Буфиг. Приор давно знал Паскаля и знал, что это свой человек. Он пригласил солдата к себе и угостил, нарушив ради этого случая орденский обет молчания. Разговор получился дружелюбный, тем более что дело было на чужбине. Под конец трапезы приор произнес самое главное:

— Когда вернешься в Вильнев, пойди к Давиду из Мейнарга и скажи, чтобы он продолжал неукоснительно исполнять то, что я ему приказал.

Кавалерист было заговорил с тревогой о том, что случится с монастырем. Приор ответил:

— Об этом не беспокойся. Даже если нашу любезную обитель сравняют с землей, золота у нас хватит, чтобы трижды отстроить такую же.

Дома Паскаль сделал то, что ему сказали. Все межевые камни стояли тогда на месте, только один г-н Тома Давид выкопал и сделал из него воротный столб. Разумеется, и старое, и новое место камня были в точности отмечены.