Джоби Уоррик - Черные флаги. Ближний Восток на рубеже тысячелетий

В два часа ночи по амманскому времени, когда король еще находился в самолете, надзиратели явились, чтобы увести Саиду из камеры. Она отказалась от предложенного по обычаю последнего ужина и ритуальной ванны, во время которой верующие мусульмане очищают плоть, готовясь к загробной жизни. Она надела красную робу, положенную осужденным в день казни, и свой обычный хиджаб, чтобы закрыть голову и лицо.

Ее вывели за ворота тюрьмы, к ожидавшему микроавтобусу с военным эскортом, и повезли в Сваку, самую большую тюрьму Иордании, расположенную на пустынном холме примерно в шестидесяти милях от столицы. Автомобили прибыли на место около четырех утра; полная луна, видимая сквозь легкий туман, висела над горизонтом на юго-западе.

Последним, что увидела Саида на земле, до того как ей завязали глаза, была маленькая камера с белыми стенами и рядом крошечных окошек — какие-то усталые лица глядели в них из галереи свидетелей, расположенной ниже. Имам молился, пока петлю закрепляли тяжелым металлическим зажимом; судья спросил, хочет ли Ришави выразить последнее желание или последнюю волю. Она ничего не ответила.

Она, кажется, не издала ни звука, даже когда открылся люк в помосте и она рухнула в темноту. Когда тюремный врач проверил пульс, было 5.05 утра, почти девятнадцать минут до рассвета.

“Женщина Заркави” была мертва, ее казнь стала финальной сценой самого страшного в истории Иордании теракта. Но дети Заркави преследовали куда более амбициозные, чем у основоположника, цели: покончить с Иорданией и ее королем, разрушить международные связи, уничтожить современные государства Ближнего Востока. А потом, подняв черные флаги над исламскими столицами от Леванта до Персидского залива, вступить в финальную апокалиптическую битву с Западом.

Старая крепость Аль-Джафр снискала печальную славу самой страшной иорданской тюрьмы, места, где предают забвению смутьянов. Она расположена за пределами бедуинского поселения с тем же названием, на дороге, которая отмечает границу человеческого обитания в суровой юго-восточной пустыне. За пределами тюрьмы земля сплющена в чашу спекшейся грязи, которая тянется до горизонта — ни холма, ни камня, ни травинки. Древнее озеро, бывшее здесь когда-то, превратилось в пар эоны назад, оставив после себя пустоту, словно отмершая конечность, и это противоестественное зияние вовлекает немногих путешественников, останавливающихся полюбопытствовать, в водоворот страха. “Какая жуткая тоска”, — писал режиссер Дэвид Лин, снявший в 1962 году несколько коротких эпизодов “Лоуренса Аравийского” в этой литорали и объявивший ее “самой пустынной из всех виденных мною пустынь”. Его оператор, Говард Кент, опишет Аль-Джафр просто: “предостережение, как выглядит ад”.

Именно это место британские военные выбрали под строительство внушительной тюрьмы, со стенами из известняка и высокими сторожевыми башнями, для арестантов, считавшихся слишком опасными, чтобы держать их в обычных тюрьмах. И именно здесь через несколько лет иорданцы начали практиковать карантин палестинских боевиков и других радикалов, рассматриваемых как угрозу для государства. Сотни мужчин, многие без официального приговора, томились в душных, кишащих вшами и клопами камерах, терпели жару и холод, тухлую еду и подвергались целому набору издевательств, позже задокументированных следователями ООН. Новоприбывших неизменно избивали до потери сознания. Прочих стегали кабелями, прижигали сигаретами или подвешивали вниз головой на палке, протянутой под коленями, — поза, которую надзиратели жизнерадостно называли “цыпленок на гриле”. Со временем монархию начали изматывать затраты на содержание тюрьмы, столь изолированной от населения страны и наносящей столько ущерба ее, монархии, репутации. В 1979 году последних ее обитателей отправили по другим тюрьмам, и Аль-Джафр оказался предоставлен скорпионам и своим собственным призракам.

Прошло несколько лет — и вот внезапная перемена: старую тюрьму воскресили. Руководителей государственной безопасности все больше беспокоило поведение банды враждебных правительству фанатиков в Сваке, главной тюрьме страны, и в 1998 году было решено изолировать группу, чтобы предотвратить распространение заразы. Чиновники снова открыли один из пыльных корпусов Аль-Джафра, отправив армию рабочих подметать коридоры и готовить большую камеру, в которую можно было бы посадить всю группу. Двадцать пять нар собрали и составили тесными рядами, а в дверном проеме — единственном отверстии камеры, не считая вентиляционных щелей в стенах на уровне колен, — повесили новую железную дверь-решетку. Когда основное было готово, департамент назначил начальника тюрьмы и нанял обычный штат надзирателей, прачек и поваров. Обитателей было слишком мало, чтобы специально нанимать тюремного врача; так Базиля ас-Сабху, недавнего выпускника мединститута, назначенного в департамент здравоохранения местного городка, призвали оказывать медицинские услуги пятидесяти самым опасным людям страны.

Двадцатичетырехлетний Сабха — высокий, по-мальчишески симпатичный — не хотел этого назначения и горько жаловался на свою должность. Тюрьмы в Иордании были отвратительны, а эта еще хуже прочих — во всяком случае, если верить ее репутации. Тревога Сабхи усилилась в первый же день, когда начальник тюрьмы, немолодой полковник по имени Ибрагим, усадил его изучать список мер предосторожности. Когда имеешь дело с заключенными вроде этих, предостерег он Сабху, надо постоянно находиться по другую сторону решетки, даже во время медосмотра. И не расслабляйтесь, не думайте, что железная дверь — это хорошая защита, предупредил полковник. “Эти люди очень опасны, — пояснил Ибрагим. — Они могут быть не опасны физически, но у них есть другие способы воздействия. Даже мне приходится всегда быть начеку, чтобы им не поддаться”.

Дальше начальник тюрьмы принялся описывать особенности новоприбывших, начиная с их странной одежды — большинство заключенных желали носить афганские рубахи поверх тюремной робы, потому что узкие тюремные штаны считали непристойными, — до их способности вербовать закоренелых преступников и даже тюремных служащих. В Сваке столь многие надзиратели подпали под их влияние, что тюремным чиновникам пришлось сократить смену до девяноста минут в тех секторах, где можно было с ними столкнуться.

Уже в конце обхода полковник повторил свое предупреждение насчет заключенных. По его словам, один из них, явный лидер секты, обладал исключительной способностью подавлять чужую волю. Этот человек по имени Макдиси, весьма талантливый богослов и проповедник, умел заражать и совращать умы, словно мусульманский Распутин. “Он очень умен — ходячая библиотека знаний об исламе, — сказал Ибрагим. — Поймете, когда увидите его. Красивый тип, высокий, стройный, светло-каштановые волосы, синие глаза. Не дайте себя обмануть”.