Ниал Фергюсон - Площадь и башня [Cети и власть от масонов до Facebook]

Почему же Мандела уже через два года отказался от последних остатков своих социалистических убеждений? Сам он признавал, что на его решение повлияла поездка в Давос. Позже он говорил об этом так: “Я вернулся домой и сказал: «Ребята, нам надо выбирать. Или мы сохраняем национализацию и не получаем никаких инвестиций – или меняем подход и получаем инвестиции»” [1046] Ibid., 429. . Позднее, уже в 2000 году, он вспоминал, как “ездил по миру и выслушивал мнения ведущих бизнесменов и экономистов о том, как добиться роста экономики”, и в итоге “убедился в их правоте и в необходимости свободного рынка” [1047] Jake Bright, ‘Why the LeftLeaning Nelson Mandela was such a Champion of Free Markets’, 6 December 2013: https: // qz.com /155310/ nelson-mandela-was-also-a-huge-champion-of-free-markets /. . Однако выдвигались и другие объяснения. В глазах тех деятелей АНК, которые стояли на более левых позициях, чем Мандела, – например, Ронни Касрилса, “отказ от национализации стал «Фаустовой сделкой» с белым миром и предательством южноафриканских бедняков” [1048] Ronnie Kasrils, ‘How the ANC’s Faustian Pact Sold Out South Africa’s Poorest’, Guardian , 24 June 2013. . Журналист Энтони Монтейро заявил, что Мандела в действительности “еще до освобождения вступил в тайные переговоры с белым режимом” и уже тогда согласился отказаться от национализации [1049] Anthony Monteiro, ‘Mandela and the Origins of the Current South African Crisis’, 24 February 2015: https: // africanamericanfutures.com /2015/02/24/ mandela-and-the-origins-of-the-current-south-african-crisis /. См. также: Monteiro, ‘Nelson Mandela: The Contradictions of His Life and Legacies’, Black Agenda Report , 12 November 2013: https: // www.globalresearch.ca / nelson-mandela-the-contradictions-of-his-life-and-legacies /5361213 . Примерно ту же мысль можно сформулировать мягче, если сказать, что Мандела (как и Табо Мбеки, который позже сменил его на посту президента) прислушался к мнению южноафриканских крупных предпринимателей, в частности Гарри Оппенгеймера, с которым его познакомила Хелен Сазман, одна из немногих белых политиков, боровшихся с апартеидом [1050] Sampson, Mandela , 428. См. также Gumede, Thabo Mbeki , 81–84. . Альтернативная гипотеза гласит, что переменить политический курс Манделу заставило давление Международного валютного фонда (МВФ): “В обмен на кредит в 850 миллионов долларов… Южная Африка соглашалась на режим жесткой экономии, либерализацию и приватизацию” [1051] Ken Hanly, ‘Mandela and NeoLiberalism in South Africa’, 18 December 2013: http: // www.digitaljournal.com / news / politics / op-ed-mandela-and-neo-liberalism-in-south-african / article /364193. См. также: Danny Schechter, ‘Blurring Mandela and NeoLiberalism’, 14 December 2013: http: // www.truthdig.com / report / print / blurring_mandela_and_neoliberalism_ 20131214. Ср. Schechter, Madiba A to Z, KL 1619–61. . По мнению Наоми Кляйн, АНК “принялись усиленно накачивать либеральными идеями”, и занимался этим не только МВФ, но и “иностранные школы бизнеса, инвестиционные банки, аналитические центры, занимавшиеся экономической политикой, и Всемирный банк”, не говоря о “юристах, экономистах и социологах, которые выдумывали и заполняли быстро расширявшуюся «переходную» отрасль” [1052] Klein, Shock Doctrine , 216f. . Согласно другим версиям, Манделу сбили с прежнего социалистического курса Маргарет Тэтчер и госсекретарь США Джеймс Бейкер. (Бейкер будто бы сказал Манделе о национализации: “Эта идея давно уже устарела” [1053] Landsberg, Quiet Diplomacy of Liberation , 107–110. .)

Илл. 36. Нельсон Мандела и Клаус Шваб в Давосе в январе 1992 года, когда Мандела убрал из программы АНК пункт о национализации экономики.

Поездка Манделы в Давос произошла в решающий для истории Южной Африки момент. Манделу освободили в феврале 1990 года. Через полгода Южноафриканская коммунистическая партия была узаконена, и вооруженная борьба АНК на время прекратилась. Однако и в конце 1991 года Южная Африка могла только мечтать о демократически избранном правительстве. Переговорный процесс с участием разных партий, завершившийся в итоге созданием демократической конституции, начался только в 1993 году, а первые свободные выборы состоялись лишь в апреле 1994 года. Многие эксперты и тогда считали, что конец политики апартеида приведет скорее к гражданской войне, чем к свободным выборам. Однако не западные политики или плутократы убедили Манделу изменить позицию в отношении национализации. По словам будущего министра труда Тито Мбовени (который сопровождал Манделу в поездке в Давос), на его мнение повлияли в действительности китайские и вьетнамские делегаты Всемирного экономического форума. “Мы в данный момент стремимся приватизировать государственные предприятия и привлекать частные предприятия к участию в экономике наших стран, – сообщили они Манделе. – Мы представляем коммунистические правительства, а вы – лидер национально-освободительного движения. Почему же вы говорите о национализации?” [1054] Andrew Ross Sorkin, ‘How Mandela Shifted Views on Freedom of Markets’, The New York Times , 9 December 2013. См. также Barnard and Popescu, ‘Nelson Mandela’, 247. . Звучит убедительно. С чего бы Мандела стал прислушиваться к советам министра промышленности Нидерландов – еще одного делегата Давосского форума, который советовал ему не увеличивать долю государственной собственности? Ведь он сам провел тридцать лет в плену у африканеров, говорящих на диалекте нидерландского языка [1055] Sampson, Mandela , 428f. . Сеть, к которой он принадлежал все эти годы, была одной из самых успешных сетей ХХ века и объединяла коммунистов всех стран. А в Давосе произошло историческое событие потому, что эта более старая сеть оказалась включена в новый капиталистический интернационал, созданный Клаусом Швабом, и эта интеграция стала возможной, потому что китайское и вьетнамское правительство решили встать на путь рыночных экономических реформ.

Есть один серьезный изъян в историях, рассказывающих о крушении коммунистических режимов, упадке социализма и росте глобализации в результате зловещего заговора капиталистических транснациональных корпораций и банков, предоставляющих многоцелевые кредиты, против освободительных движений “третьего мира”. Суть изъяна вот в чем: “доктрина шока”, которой придерживалась сеть глобальных финансов, была абсолютно последовательна в политическом отношении. Она с одинаковым упорством направляла свои расчетливые действия и против южноафриканских революционеров-социалистов, и против британского консервативного правительства – лишь бы дело сулило прибыль. Лучше всего это иллюстрируют события, развернувшиеся в Лондоне уже через восемь месяцев после того, как Нельсон Мандела отрекся в Давосе от идеи национализации. В тот год на Всемирном экономическом форуме не было управляющего хедж-фондом Джорджа Сороса – он стал регулярным участником форума лишь с 1995 года. Хотя в скором времени ему предстояло сделаться одним из богатейших людей в мире, так называемый спекулянт все еще пребывал в относительной безвестности. Однако в сентябре 1992 года Сорос в одночасье прославился как человек, “разоривший Банк Англии”, а вместе с ним подорвавший и европейский Механизм регулирования валютных курсов (МВК) [1056] Этот раздел написан на основе: Ferguson and Schlefer, ‘Who Broke the Bank of England?’ .