Юрий Поляков - Босх в помощь! [О гормональных либералах и безродных патриотах]

Настоящий писатель всегда старается рассказать о том, что его волнует, а потом выясняется: то же самое волнует и все общество. Сейчас у нас возникла парадоксальная ситуация: сформировалась целая когорта увешанных премиями и грантами писателей, которые пишут о том, что обществу неинтересно. Это какая-то мутная литература для своих, замешанная на явном или подспудном неприятии традиционной России, ее прошлого и настоящего. После таких книг не только в «этой стране», вообще жить не хочется. Ну, а без обязательной чернухи про то, как при советской власти коммунисты беспартийных младенцев ели, теперь в очередь за литературной премией и вставать-то неловко…

«Литературная газета» за 180 лет своего существования повидала всякое, поведала читателям о многом и активно поучаствовала в сложной, противоречивой, драматической истории нашей страны. Задуманная Пушкиным как рупор «свободного консерватизма», она служила потом разным партиям, идеологиям, но прежде всего, конечно, – Отечеству и литературе. Первый главный редактор барон Дельвиг умер, не пережив нагоняя графа Бенкендорфа, в сердцах пообещавшего за неправильную публикацию сослать автора «Соловья» в Сибирь. Жизнь многих последующих редакторов оказалась не слаще и протекала в непрерывной борьбе с царской цензурой за право сказать читателю то, чего нельзя. Собственно, в этом передовая часть пишущего сословия империи и видела свою коренную задачу.

Десятилетия спустя Сергей Динамов, возглавив возобновленную по настоянию Горького «Литературную газету», стремился сделать ее восприемницей лучших дореволюционных традиций, объединяющим центром литературного процесса, раздираемого враждой группировок, жаждавших потесней прижаться к власти. В известной степени литературовед Динамов пытался в советских условиях по возможности вернуться к принципам «свободного консерватизма». Закончил он, как и большинство литераторов, оказавшихся волей партии на руководящих постах, в ГУЛАГе. Это понятно: Ежов – не Бенкендорф.

А вот Александр Чаковский, руководивший газетой 26 лет, умудрился превратить ее (конечно, не без поддержки Политбюро) в ледокол допустимого либерализма, пристань адаптированного почвенничества, светоч советской журналистики, мировой, как говорится, бренд. «ЛГ» стала первым советским иллюстрированным еженедельником с миллионными тиражами, ее до сих пор знают и помнят во всем просвещенном мире. О сложнейших, гроссмейстерских партиях, которые Чак, попыхивая сигарой, вел с Главлитом, чтобы опубликовать то, чего нельзя, впору сочинять исторические детективы.

Кто же мог предположить, что в 90-е, объявив либерализм, столь желанный в советские годы, «единственно правильной линией», литгазетчики оттолкнут от себя множество, если не большинство читателей? Впрочем, и это понятно: всякая моноидеология – не важно, либеральная, коммунистическая, националистическая, – одинаково губительна для свободы слова и нравственно-интеллектуального развития социума. Лишь возвращение к пушкинской идее «свободного консерватизма» помогло нам вернуть многих утраченных читателей и завоевать новых. Однако сегодня наша газета в частности и вся российская журналистика в целом очутились в новой, небывалой для отечественной традиции ситуации. Я бы назвал ее «кухонной глобализацией».

Поколения пишущих людей России всегда воспитывались на вере в то, что правдивое слово, прорвав препоны цензуры, оказывает прямое и могучее воздействие на общество и власть, во многом определяя ее действия. Так было при царях и при генсеках. Сегодня же наше информационное пространство, скорее, напоминает увеличенную до грандиозных размеров (седьмая часть суши!) позднесоветскую кухню, где можно говорить о чем угодно, обличать, доказывать, призывать – результат минимальный. Читатель стал недоверчив, насмотревшись, как в 90-е журналисты корыстно обслуживали «прихватизаторов» и «реформаторов», которым лучше бы работать взрывотехниками. А власть? Она-то как раз оказалась теперь в очень удобном положении: благодаря недоверию общества к слову власть из сотен «гласов вопиющих» может на свое усмотрение реагировать лишь на тот «глас», который нужен именно ей, именно сегодня по соображениям текущей политики, а не исторической ответственности. Это, на мой взгляд, опасно и для журналистики как профессии, и для общества, и – в перспективе – для самой власти, теряющей в лице прессы чуткий сейсмограф подспудных социальных движений. Как быть? Что делать?

Пушкин бы подсказал…

…Странноватое впечатление на сограждан произвело выступление актера и худрука театра Наций (видимо, Объединенных?) Евгения Миронова на недавнем совместном заседании в Петербурге двух президентских советов – по культуре и русскому языку. Именно ему, как юбиляру, недавно отметившему 50-летие, Владимир Путин предложил открыть дискуссию о положении дел в отечественной культуре, литературе, языке… В своем вступительном слове гарант Конституции очертил круг серьезных проблем и вызовов в сфере духовной жизни нашего общества. Но в ответ услышал о всевластии цензуры, запрещенных спектаклях, чиновниках, грубо вмешивающихся в творческий процесс, и дикой общественности, грязными сапогами вторгающейся в святая святых храма искусства. Председательствующий долго слушал с терпеливым недоумением, потом попытался выяснить, что конкретно запретили и кто именно? Президент согласился: свободу творчества нужно защищать, но и, самовыражаясь, мастера не должны оскорблять людей, в частности, и общество, в целом. Вон ведь в Париже до стрельбы дошло, убили мусульмане карикатуристов, замахнувшихся на пророка. Православные, конечно, не такие, но все равно надо поаккуратнее…

В ответ из Миронова опять полилась безымянная тревога за свободу и независимость художественной личности, он пообещал, что дополнительные факты произвола власти в искусстве сообщит сам Валерий Фокин. После неоднократных призывов быть конкретнее, Евгений выдавил из себя: «Запретили рок-оперу «Иисус Христос – суперзвезда» в Омске…» «Вы запретили, Владимир Ростиславович?» – повернулся президент к министру культуры. «Боже упаси!» – ответил тот. Пообещав разобраться, ведущий дал слово новому оратору. Когда дошла очередь до Фокина, топ-худ-менеджер «Александринки» кратко и просто призвал создать при Минкульте специальный совет из уважаемых худруков, чтобы разбираться в спорных постановках. Увы, современные режиссеры забывают не только о том, что у пьес есть авторы, но и том, откуда они, худруки, черпают свои новаторские идеи. Что ж, придется напомнить.