Юрий Поляков - Босх в помощь! [О гормональных либералах и безродных патриотах]

Туда же, на почту, словно по муравьиной тропе, тащили полные сумки «почтари» всех подразделений нашей 20-й мотострелковой дивизии. Мешки с письмами, готовые к отправке, не помещались внутри помещения и в несколько рядов лежали на крыльце. Начальник политотдела выделял дополнительные машины, чтобы тюки пошли дальше по почтовому маршруту, чтобы поздравления далеким матерям, сестрам, невестам, подругам в срок попали в Сибирь, Прибалтику, Среднюю Азию, на Украину, на Кавказ, в Армению, Грузию, на Сахалин, в нашу среднерусскую глубинку… Чтобы милая золотоволосая русская девушка, сидя на скамеечке возле резного палисада, читала, роняя слезы, стихи, которые я сочинил для однополчан, а они разослали во все концы:

Сейчас даже странно подумать, что более столетия назад этот праздник был придуман прогрессивными умами как новая политическая акция в деле дамской эмансипации, борьбы за права женщин, дабы они могли избирать и быть избранными, получать образование наравне с мужчинами, зарабатывать, стоя у станка, столько же, сколько представители сильного пола, делать по необходимости аборты… В большинстве стран все эти планы выполнены. Даже перевыполнены. Вон, в Америке теперь сослуживицу даже по попке дружески не хлопнешь, засудят. А чопорная британка удивится, если вы подадите ей пальто. Она же сама все может и без мужчин.

Но разве наши женщины стали от этого счастливее? Разве сердцу милее опустить избирательный бюллетень в урну, нежели вынуть из почтового ящика поздравительную открытку от сына, мужа, жены, возлюбленного… Да и мы, мужчины, не научились относиться к женщинам как к соратницам. Может, правильно, ведь любовь это не командная игра, а тайна. «И миром правит тонкая рука…», как верно обмолвился Александр Блок, тоже, кстати, написавший уйму писем, в том числе и жене…

Недавно, роясь в шкафу, я наткнулся на артиллеристские погоны, которые лет тридцать назад спорол со своего дембельского кителя, траченого молью, уже готовой перекинуться на шубу моей жены.

Я вертел в руках черные прямоугольники, поглаживал старую байку и вдруг вспомнил, как, занимаясь творчеством поэта-фронтовика Георгия Суворова, погибшего в 1944 году при освобождении Нарвы от фашистов, наткнулся на его письмо конца 1942-го, где он ликовал, что вся действующая армия полнится радостными слухами о возвращении погон. Напомню, после революции знаки различия у бойцов и командиров Красной Армии размещались на петлицах, а вот белые сохранили погоны, их даже за это дразнили «золотопогонниками». Но Гражданскую войну они проиграли…

В ту пору меня, молодого советского писателя, еще мало знакомого с реальной послереволюционной историей, эта странная эйфория защитников социалистического Отечества несколько озадачила. Ну, погоны, может, оно и красивей, но ликовать-то с какой стати? Впрочем, несколькими годами раньше я проходил срочную службу в Группе советских войск в Германии и подвизался военкором в дивизионной газете «Слава». Как-то, сидя в опустевшей редакции и листая из любопытства военную подшивку, я наткнулся на разъяснение личному составу, зачем, мол, в войска возвращаются погоны. Как утверждал неведомый политрук, для наглядного восстановления связи с героическими традициями русского воинства и поднятия боевого духа. К слову упоминались герои Бородина, защитники Севастополя, покорители Шипки…

Что ж, в январе 1943 года вспомнить о ратной стойкости пращуров было самое время: еще кровоточила харьковская катастрофа, гремела переломная Сталинградская битва, близилась поворотная Курская операция… Большинство кадровых командиров, выращенных Советской властью и встретивших июнь 1941-го, полегло в оборонительных сражениях. Пали лучшие, имевшие опыт Гражданской войны, пресекалась преемственность. А для воюющей армии утрата наследственной корпоративной стойкости смерти подобна. Организация передачи боевого опыта, сохранение ратных традиций оказались едва ли не среди главных задач Ставки. Годом раньше был возрожден давний воинский обычай: отборные части, одержавшие победы над врагом, снова стали именовать «гвардейскими».

Но почему Сталин решил вернуть в Красную Армию в переломный год войны именно погоны? Напомню, они во время революции и гражданской войны были символом белогвардейского сопротивления, за отказ их снять расстреливали на месте. У красных «офицер» и «золотопогонник» являлись ругательствами, синонимами слова «враг». По свидетельству Мельгунова, живописавшего «красный террор», пленным белогвардейцам в классовой ярости вырезали на плечах «погоны», а на ногах – «лампасы». Защитники «единой и неделимой» тоже в долгу не оставались: вырезали звезды на телах пленных красноармейцев. Кто начал первым, теперь уже не разберешь. Непримиримость отразилась и в военной терминологии. На смену старорежимному «солдату», «солдатне» пришло слово «боец», а «офицеру», «офицерью» – «краском», «краскомы». Кстати, эта инерция сохранялась долго: в своей первой заметке для дивизионной газеты «Слава» я без всякой задней мысли назвал мотострелков солдатами.

– У нас в Советской Армии «бойцы!» – веско поправил редактор многотиражки майор Царик.

После революции, повторю, знаки различия размещались на петлицах – ромбы, кубари, звезды, шпалы… Символику для командиров и бойцов РККА разрабатывал чуть ли не Казимир Малевич или кто-то из других «горланов-главарей» авангарда. Цель понятная: даже в милитаристской эстетике максимально отойти от традиций имперской русской армии с ее вензелями, орлами, «выпушками и петличками», как писал Грибоедов. «Отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног…» Строки революционной песни явно отсылают нас к Евангелию, к словам Христа, обращенным к апостолам: «А если кто не примет вас, не послушает слов ваших, то, выходя из дома или из города, отрясите прах от ног ваших; истинно говорю вам: отрадней будет земле Содомской или Гоморрской в день суда, нежели городу тому…»

Но жестокий парадокс состоит в том, что Россия-то как раз приняла советскую власть, признала политический и социальный курс большевиков, иначе им никогда бы не одолеть белогвардейцев. Достаточно напомнить: около половины царского офицерского корпуса и подавляющее большинство унтеров, среди которых были Жуков и Буденный, воевали на стороне Советской власти. Именно «военспецы» определяли стратегию и тактику Рабоче-крестьянской Красной армии, планировали военные операции. Без них Лев Троцкий с таким же успехом мог возить на своем знаменитом бронепоезде голых гимназисток.