Георгий Кублицкий - Про Волгу, берега и годы

— Надоела степь?

— Я ведь уралец, таежник. В степи мы свое сделали. Помнишь, у нас говорили: "Приняли степь — сдадим канал"?

Шлюзы на волжской лестнице стоят тесно, близко друг от друга. Мы быстро "шагали" вдоль линии белых башен к гребню горы. Сзади — ширь равнины, блеск воды в канале и облака над Волгой.

На водоразделе был дикий, фантастический пейзаж: беспорядочно набросанные холмы красноватой и желтой глины. Это натворил большой шагающий экскаватор.

Я попал в кабину "большого шагающего" зимой в начале стройки. В те годы экскаваторы-гиганты казались загадочными, чудесными машинами. Особенно поразила меня стрела "большого шагающего". Точно ствол сверхдальнобойного орудия, она выдавалась на десятки метров вперед-вверх. По стреле проходила дорожка со множеством ступенек. Вдоль нее стояли матовые электрические фонари на столбиках, похожие на уличные.

— Проспект! Прогуливаться можно, — рассмеялся шофер.

— Много не погуляешь, — возразил наш спутник, механик. — Конец стрелы описывает круг со скоростью поезда. Наверху — ураган. Сорваться оттуда очень просто, а лететь…

Гулкий металлический трап вел в кабину эскаватора. Там в удобном кресле спокойно, сосредоточенно работал старший. Ничто не грохотало, не скрежетало, не лязгало. Колоссальную машину обслуживала смена в пять человек.

— Вот был случай, — сказал начальник экскаватора. — На собрании прорабатывали одного экскаваторщика. А он вдруг как разгорячится: "Что вы меня, словно мальчишку, отчитываете? Я за тысячу человек план выполняю, а вы мне…"

"Сергей Киров" миновал водораздел. Холмы совершенно мертвые, без единой травинки, остались за кормой.

Несколько строителей устроились потеснее на диване судового салона: надо же сфотографироваться, пока не разъехались на новые стройки.

— А помнишь?

— Еще бы!

Да, бывали у них денечки, от которых в волосах появляются седые пряди. Весной 1951 года, например.

После морозца — сразу до 17 градусов тепла, а затем небывалые ливни. Степь за день получила почти столько осадков, сколько ей полагается в год.

На всем стокилометровом канале загудели сигналы тревоги. Вода прорвалась в котлован шлюза, и люди едва успели выскочить из кабины мигом затонувшего экскаватора Взрывы кромсали землю, громоздя валы на пути потоков. В лучах прожекторов бульдозеры толкали перед собой грунт. Экскаваторы, застревая в грязи, шли к перемычкам, бросали в промоины ковш за ковшом.

— Помнишь, как Бирюкова выручали? Прошлой зимой, помнишь?

— Как забыть!..

Метель бушевала тогда чуть не двадцать дней. В заносах застревали поезда, шедшие в строительный район Бирюкова. Держась друг за друга, чтобы не отстать, не потеряться, не замерзнуть, в степь выходили люди и откапывали в сугробах рельсы.

Три миллиона кубометров снега были убраны с дорог стройки после этой метели. Разве можно забыть об этом! И о гололедице, которая сменила вдруг январскую стужу, и все вокруг заскользило, забуксовало… И о том, как земля примерзала к кузовам самосвалов… И о многом другом, о чем еще будет рассказано когда-нибудь…

За полночь теплоход миновал тринадцатый шлюз канала. Днем нас качало Цимлянское море. На прибрежных склонах зеленели виноградники. Морские буи кланялись нам.

Когда стемнело, в небе над водой замерцали три звезды — две красноватые, одна зеленая, маяки Цимлянской плотины.

На рассвете мы уже плыли по Дону, куда указали дорогу скачущие бронзовые казаки на башнях пятнадцатого шлюза — последнего шлюза Волго-Донского водного пути.

Останавливались в станицах, и все, кто хотел, приходили к нам в гости и осматривали судно невиданных в этих донских плесах размеров от машины до рубки. Пионеры принесли капитану полевые цветы.

А в Ростове-на-Дону, где мы окончили путь, пришел на теплоход немолодой летчик гражданской авиации. Он привел мать, Прасковью Михайловну. Ей было 94 года. Сын бережно и гордо повел по трапу корабля, первым пришедшего с Волги на Дон, свою старую мать, родившуюся еще при крепостном праве. И матросы, вытянувшись, молча стояли у трапа, а капитан приложил руку к козырьку новой фуражки.

Вартан Арсенович Чмшкян был тогда на теплоходе "Сергей Киров" представителем донских путейцев. Потом его назначили начальником Волго-Дона. Почти двадцать лет спустя мы снова вместе путешествуем по трассе.

У меня странное ощущение: будто канал перенесли в другое место. Он пересекал степь, пыльную, горячую, полынную. Горы вывороченной из недр хвалынской глины были не более плодородны, чем речная галька.

Теперь же шлюзы стояли среди рощ, откосы зеленели, как в Подмосковье, и из окон башен, куда мы поднимались, были видны оросительные каналы, поля, сады. Над плантациями проливали искусственные дожди двухконсольные агрегаты, размеры которых наводили на воспоминания о трудившемся в этих местах "большом шагающем".

Да, канал переливал теперь донскую воду в Волгу совсем не в тех берегах, что прежде. Триумфальная входная арка оказалась среди городских кварталов. К ней вела улица Фадеева с салоном для новобрачных и девятиэтажной гостиницей.

Город успел далеко шагнуть через канал, который прежде находился за его окраиной. Теперь я приехал сюда в электричке, и станция Заканальная была четырнадцатой от главного волгоградского вокзала. А за ней по другую сторону канала было еще тринадцать, и названия этих станций показывали, чем вызван рост города: Шпалопропитка, Подшипниковая, Синтетическая, Химкомбинат.

— Шагаем в ногу с Единой, — рассказывал Вартан Арсенович. — Когда нас строили, не было наших тезок "Волго-Донов", поднимающих пять тысяч тонн. Пришлось для них наращивать все ворота, приспосабливать механизмы.

"Единая" — это Единая воднотранспортная система европейской части страны: одинаковые габариты, одинаковые глубины магистральных водных путей, связывающих моря.

— Пассажир не должен у нас скучать, — продолжал начальник канала. — Часть судов проходит здесь ночью. Но мы подсвечиваем разными цветами арки, башни, зелень. Пассажир может убедиться и в полночь, что стены башен действительно отделаны искрящейся мраморной крошкой. Пусть не доспит немного, зато почувствуют красоту канала.

Поселки путейцев были скрыты в фруктовых садах. К ним примыкали садовые участки волгоградцев. Сады тянулись на десятки километров. Я спросил об урожаях.

— Приезжайте к осени, у нас по базарам на килограммы не считают, мера одна — ведро.

Вспомнилась фраза инженера во время рейса "Сергея Кирова": приняли степь, сдали канал. Но сдали в оправе той же трудной для жизни степи. И канал переделал ее. Он поделился с ней водой. Произошло известное человеку с глубокой древности чудо, творимое живой силой орошения.