Иван Касаткин - Будущее (статьи)

— А что это? Кто живет в этом мрачном саду, окруженном рвом и даже стеной с решоткой?

— О, это самое мрачное место в современной Москве. Это воры.

— Как так? — ужаснутся туристы. — Ведь давным давно нет частной собственности! Откуда же воры?..

— Совершенно верно. Это не материальные воры, а духовные. Они крали чужие идеи, выдавая за свои, крали чужую инициативу, выдумку, чужой блеск и радость чужого творчества.

— А что же они делают в этом саду?

— Они стыдятся! Чувство стыда у таких воров появилось только с 1941 года и с каждым годом крепло.

Тут аэропланчик делал резкий поворот, и начиналась неисчислимая область положительных явлений. Чего только не было в Москве 2027 года!

Замечательно то, что ни один фантастический беллетрист не предсказал правильно будущего. Даже самые проверенные догадки и предположения ученых и то оказались неверными.

Города-сады — эта излюбленная мечта социальных мечтателей — оказались весьма неудобной штукой. Гений свободного изобретательства нашел лучшие виды благоустройства. Дело в том, что в 2027 году изменилось самое представление о смысле оседлой жизни вообще. В Москве жили только те, кто отбывал гражданскую повинность по участию в производстве. Это были молодые люди в возрасте от 21 до 25 лет. В этом отношении и оправдались социалистические предположения Баллода. Население в возрасте до 21 года пребывало в различных институтах воспитания и образования, которым незачем было находиться в Москве. Институты воспитания и все учебные заведения были разбросаны в лучших местах СССР, который расширился далеко за пределы Европы и Азии. Население же старше 25 лет, свободное от участия в производстве, занималось туристско-кочевым образом жизни, путешествуя, разъезжая, летая и всячески передвигаясь по всему СССР и получая ту неслыханную радость, о которой мы сейчас только мечтаем и к которой медленно, но верно, преодолевая неслыханные трудности, идем.

Таким образом, численность крупнейших центров СССР, в том числе и Москвы, не была уж так велика. Но не в численности дело. Они все-таки были прекрасны, эти города, прекрасна была и Москва. Ах, как она была прекрасна!

И если б мы хотели описать хоть какую-нибудь незначительную часть ее — описать серьезно, как в ней работали, как творили и жили, — это должно было бы занять много толстых томов.

Лично я не оставляю радостной надежды дождаться этой счастливой возможности…

Пишу, сидя у себя в Крыму, на зыбком основании: еще сегодня утром ходуном заходил подо мною пол, затрещали стены. И сейчас, сию минуту, я одновременно решаю два вопроса: что будет в СССР через сто лет и что будет с ее автономной частью — Крымской ССР — через минуту: провалится или устоит. Откровенно признаться, этот вопрос нас, крымских граждан волнует несколько больше: поэтому пусть будет простительно мне, если я дам ответ только на один этот вопрос, вопрос буквально трепещущий.

Вот уже 2 месяца как мы трепещем и дрожим над ним, тщетно ища указующий перст судьбы и вместо него видим только гадающие пальцы Павлова и Обручева, которые спасительно расходятся сегодня, чтобы пагубно сойтись завтра. Но пока геологи поставили нам твердый незыблемый диагноз: «все может быть». — Мы не теряли даром времени и за месяц успели трепетно подняться из моря на хорошую человеческую голову (24 ½ см.). А вы говорите провал! А что если этаким темпом дело пойдет и дальше, и за сто лет мы поднимемся на тысячу двести голов?!

Как тогда будет выглядеть нынешний маленький Крым — об этом можно судить и не учась в геологической семинарии.

Дело в том, что нам, крымчанам, эти метафоры не впервой.

Когда десять лет назад крымская земля тряслась вместе со всей Россией и трещали дворцы и майораты — тоже многие ждали провала, а люди бросались в море и временно уплывали за море. Но вот прошло десять лет и Крым — четыре маленьких уезда отдаленной царской провинции — вырос в отдельную Советскую социалистическую республику. Кто же после этого станет утверждать, что бывшие четыре уезда через сто лет не превратят Черное море в четыре Советских республики. Может, кому покажется — многого захотел. А что ж, нынче мы, трясущиеся крымчане, люди до земли жадные, катастрофические. Притом, это ведь через сто лет, а сейчас мы хотим немногого: не трясло бы то, что есть.

Жизнь СССР нельзя отделять от жизни всего человечества, населяющего нашу планету, ибо и в прогрессе, и в регрессе человечество движется одновременно всей своей массой, с той лишь разницей, что одни племена и расы уходят далеко вперед, а другие отстают и некоторое время плетутся в хвосте.

Сто лет во всемирной истории — ничтожный срок! Но и за этот промежуток времени человечество так далеко уйдет вперед по пути культурного развития и политической зрелости, что изживет к тому моменту формы государственных объединений, и ни в одной области своей деятельности люди не будут нуждаться в принудительной силе государственной власти. К тому времени начнут стираться и расовые особенности, и даже расовые признаки. Мировой совнарком будет еще существовать для подавления последних политических судорог американской буржуазии и для поддержания порядка — только на американском материке.

В грандиозно прекраснейшей перестройке мировой жизни, народы, населяющие сейчас СССР с их неиссякаемым творческим пафосом, будут и тогда, через 100 лет, в авангарде человечества.

Нечего говорить о том, что в нынешнем СССР к тому времени будет все машинизировано по последнему слову технического прогресса — вся промышленность и все сельское хозяйство; нечего говорить и о том, что по электрифицированным железным дорогам будут тогда развозить только не спешные товары и продукты по распределителям; все остальные массовые сообщения и перевозки будут совершаться на гигантских воздушных кораблях со скоростью от 500 до 1000 верст в час; а для домашнего обихода почти у каждого человека будет авиэтка и автомобиль.

Самое интересное будет — перемещение центров материальной и духовной культуры. Интересы развития производительных сил и прогресса вынудят человечество сосредоточить лучшие достижения материальной и духовной культуры в одном центральном месте. Таким местом будет Азия, а не Европа, и даже не Америка.