Арлен Блюм - За кулисами Министерства правды

Ежемесячно доставлялись в Отдел печати отчеты о работе Гублита, списки запрещенных рукописей и конфискованных книг, согласовывались редакционно-издательские планы издательств «на основе имеющихся на сей счет директив по партийной и ведомственной линиям». Отдел печати брал на себя в это время и функции верховного судьи, хотя формально таковым, в случае недоразумений, должна была быть Коллегия Наркомпроса: «В случае обжалования решений Гублита, — говорилось в одном из документов 1927 г., — вопрос поступает на окончательное рассмотрение в Отдел печати Сев.-Зап. Бюро ЦК РКП».

Было тогда же разработано особое «Положение о форме взаимоотношений и руководства Отдела печати с советскими органами, регулирующими работу печати». Такое руководство осуществлялось «путем обследования деятельности этих органов, присылки отчетов о своей работе, планов, протоколов заседаний» и т. д. В резолюции партийной инстанции, принятой по отчету Ленгублита за 1927 г., отмечены как «положительные стороны» его работы, так и «отдельные недостатки». Указывалось, в частности, на «отсутствие твердой линии в регулировании частных издательств, что привело к произвольному расширению (ими) своих программ» (Там же, д. 81). «Рекомендовано» — конечно, это эвфемизм: на самом деле, приказано, — проводить более «четкую линию» партии в отношении печати. И в дальнейшем, вплоть до конца 80-х годов, партийные отделы печати выступали в роли сверхцензурного органа.

Вместе с организацией Главлита в июне 1922 г. полностью восторжествовала превентивная цензура — самый надежный и самый универсальный инструмент «руководства печатью», точнее — низведение всех писателей, ученых, всех авторов вообще на уровень «слуг народа», под которым подразумевалась верхушка партийной элиты. Отныне ни одна типография под страхом тяжкого наказания не могла выпустить из своих стен ни одного печатного произведения, каким бы ничтожным и пустяковым оно не было, без разрешающего грифа «Министерства правды».

С этой поры прежняя виза Военно-революционной цензуры «Р.В.Ц. №…» меняется на другую: «Главлит или Главл.», иногда «уполномоченный Главлита №…» Все авторы и образованные читатели прекрасно знали, что скрывается за этой пометой, да и само цензурное ведомство на первых порах, как уже упоминалось выше, не делало из этого тайны. Но постепенно, в 30-40-е годы, когда самое слово «цензура» исчезает из разрешенной лексики или применяется в суженном виде, соотносясь только с «царской» или «капиталистической», вполне естественно эта улика заменяется загадочной пометой в учетно-регистрационных данных, которые печатались нонпарелью в самом конце книги. Обычно цензурное разрешение выглядело примерно так: «М-31254», «А-118976»: по этому шифру «компетентные органы» легко могли установить, кем именно и когда книга была допущена к печати. Здесь мы снова замечаем отличие от дореволюционной практики: цензурный устав 1865 г., наоборот, приказывал как можно нагляднее демонстрировать цензурное разрешение: «Цензурное дозволение на книгах должно печататься не иначе, как на обороте заглавного листа, самостоятельно и на чистой странице, а не в конце книги и не на обложке». Обычно оно выглядело так: «Дозволено цензором таким-то. Город, дата».

Какова же была сама техника просмотра рукописей? На каждую из них политредактор заводил специальный типовой паспорт, содержавший такие графы: «Автор. Название. Издательство. Количество страниц.

Содержание и направление книги. Исправить на стр… строчки. Выбросить на странице строчки. Заключение политредактор а о напечатании. Дополнительные замечания. Разрешение на печатание». Свое окончательное заключение цензор выносит на оба экземпляра представленных рукописей и заполняет две нумерованные карточки, одна из которых пересылается в Главлит, а другая, вместе с рукописью, поступает в типографию (в случае разрешения к печати, и если нет замечаний: в противном случае рукописи обратно не выдаются, или возвращаются к редактору на предмет исправлений, сокращений и т. д.). Второй этап: сверка верстки книги с разрешенным цензурным экземпляром рукописи. Этот контроль проводится уполномоченным Главлита непосредственно в типографии, и, в случае полной идентичности, разрешается к тиражированию, сопровождаясь обязательной пометой: «Разрешаю к выпуску в свет.

Год, число, месяц, час (!). Уполномоченный Главлита (подпись)».

Репрессивные меры, применяемые к поступившим рукописям, можно разделить на следующие категории:

1. Полное запрещение. Ежемесячные и ежегодные отчеты Главлита и подведомственных ему местных органов, сохранившиеся в архивах, дают достаточно отчетливое представление о числе полностью запрещенных рукописей. Обычно запрещалось от 1 % произведений, поступивших от государственных, партийных, профсоюзных и прочих официальных издательств, до 5 % — от частных и кооперативных. В огромнейших полотнищах-таблицах (в архивных делах они свернуты в в или 16 раз) тщательно детализируются мотивы запрещений. Так, например, Главлитом в 1925 г. запрещено было 110 рукописей. Из них: «политические мотивы» (несогласованность с курсом политики партии, искажение революции, неприятие революции) — 23; контрреволюция — 1; идеологические мотивы (мистика, идеализм, религиозный элемент, буржуазная мораль) — 12; порнография и матерщина — 4; антинаучные, не соответствующие современным педагогическим целям и т. п. — 11; детская литература, совершенно не соответствующая целям воспитания — 13; формальные (?) причины — 18, и т. д. 10 рукописей были задержаны согласно «Военноэкономическому перечню» (V — ф. 597, оп. 3, д. 10, л. 13).

В докладной записке в ЦК Лебедев-Полянский в 1926 г. отмечает наиболее «типичные» недостатки поступающих рукописей: «Преобладающими мотивами к поправкам и запрещениям политико-идеологического характера служили: неправильная оценка взаимоотношений между рабочим классом и крестьянством, националистические и империалистические тенденции (последние в переводной беллетристике), идеализм и мистика, хулиганские тенденции (в основном это инкриминировалось Сергею Есенину и его подражателям. — А. Б.), нездоровая эротика, порнография. Особенно часто встречались нарушения в области религиозной литературы, на втором месте стоит детская, далее беллетристика и социально-политическая литература». Верховный цензор страны определяет далее «Задачи Главлита»: «В целях более успешной борьбы с проникновением на рынок вредной в политико-идеологическом отношении литературы необходимо усилить контроль над теми ее участками, которые наименее благополучны (детская литература, беллетристика, авторские издания и проч.).