Вячеслав Огрызко - Библиотечка «Красной звезды» № 11 (515) - Помнить, откуда родом

Наш разговор с писателем Анатолием Ананьевым начался сразу после его творческого вечера в телестудии Останкино. Софиты и юпитеры уже были погашены. Участники встречи с писателем из-за позднего времени спешили домой, и только самые преданные почитатели его таланта стайкой окружили стол, за которым он давал автографы на своих книгах, а то и просто на номерах журнала «Октябрь», главным редактором которого является, — на номерах с только что опубликованным романом Василия Гроссмана «Жизнь и судьба».

Анатолий Ананьев известен не только как автор многих ярких произведений, но и как редактор, общественный деятель, человек с обостренным чувством социальности. Его роман «Годы без войны» — о современности, в которой так или иначе слышны отголоски войны, — стал, можно сказать, одним из первых литературных сигналов о неблагополучных тенденциях в нашем обществе, приведших к застойным явлениям. И вот на рабочем столе писателя новый роман «Скрижали и колокола». Эта книга, по словам самого автора, о том, что у каждого народа есть свои старинные заповеди жизни — как бы скрижали, хранители народного опыта. Колокола звонят сегодня, зовут нас прочесть забытые скрижали. Такой символический смысл вкладывает писатель в название своей новой книги.

Разговор продолжился уже в редакционном кабинете.

— Анатолий Андреевич, можно только позавидовать вашему быстрому и, как теперь кажется, легкому литературному становлению. Написали роман «Танки идут ромбом» и, что называется, враз стали известным, популярным прозаиком.

— Это только так кажется стороннему взгляду. На самом деле все было не так просто. У меня от такого «становления» до сих пор, как говорят, мурашки по спине бегают, хотя до писательских испытаний уже жизнь меня потерла — прошел войну. Но к тому, что со мной произошло, признаюсь, готов не был. Жил я тогда в Алма-Ате. Роман «Танки идут ромбом» в местном издательстве был принят, даже набран, а потом его вдруг пустили под нож: нашли в нем всевозможные недостатки. Я получил за него партийный выговор. Но не сдался. На следующий год отправил рукопись в Военное издательство. Там оказались люди доброжелательнее. Прочитали и сказали: роман пойдет. Правда, еще долго на меня шли, как говорится, «телеги» из Алма-Аты в Москву, в то время я уже жил в столице. Роман этот был позже переведен на тринадцать языков, пользовался, как мне казалось, популярностью. Вот как было в действительности, а вы говорите — можно позавидовать.

— Но сейчас ведь времена изменились.

— Я бы уточнил. Не изменились, а меняются. Меняются трудно, порой болезненно. Есть люди, которые хотели бы остановить нашу весну перестройки. Ну если не остановить, то затормозить, установить климат холодного лета. Об этом вполне недвусмысленно со страниц «Советской России» заявила Нина Андреева в статье «Не могу поступиться принципами». Поэтому такого положения, при котором писатель пописывает, а читатель почитывает, больше не будет. Писательское дело — это вся жизнь, а жизнь всегда проходит в борьбе. Нового со старым, привычного с непривычным, истины с неправдой и так далее. Хотя не так давно литература наша больше старалась, что называется, рисовать жизнь, а не отражать ее. Для этого Союз писателей отряжал писательские десанты в колхозы и на заводы изучать жизнь, а «Литгазета» и «Литературная Россия» публиковали бодрые репортажи: «Писатель на ферме», «Поэт у прокатного стана». А потом читаешь романы-отчеты, навеянные творческими командировками, и диву даешься. Все-то в них так гладко, столы ломятся от яств, хотя знаю, что тот писатель сам в очередях за сосисками выстаивает подолгу. И поскольку подлинного изображения того, как трудно все достается, в литературе не было, то и происходила деформация читательских представлений и в конечном итоге — нравственности.

— Вы вошли в литературу военным романом. Но в вашем творчестве, в размышлениях одно из главных мест занижает и тема земли, связанные с ней проблемы нравственного характера. Это ведь тоже имеет свое биографическое объяснение?

— Безусловно. Так складывалась моя жизнь, что к земле я имел долгие годы самое непосредственное отношение — работал агрономом в Казахстане. Если иметь в виду литературу, то тема земли, землепользования всегда была самой острой и важной. Где-то я недавно вычитал, что именно эта проблема дала советской литературе едва ли не самый трагический образ Григория Мелехова в «Тихом Доне». Скольких трагедий мог избежать наш народ, если бы не перегибы в коллективизации. И не являются ли «чудики» прекрасного писателя Василия Шукшина прямыми потомками тех, кому землю-то дали, но делали все возможное, чтобы отбить охоту свободно и со знанием дела на ней трудиться…

Как мы сегодня убеждаемся, многие недостатки нашей жизни, искажения и извращения уходят корнями не в такую уж далекую историю, когда «комчванство», как метко охарактеризовал Владимир Ильич зарождавшийся бюрократизм, старалось громкими лозунгами «заговорить», «заболтать» социализм. И в известной мере ему это удалось сделать, особенно в сельском хозяйстве. Я вспоминаю тех ретивых инструкторов сельхозотделов, которые геростратовыми отрядами наезжали в колхоз, заставляя чуть ли не по снегу сеять и чуть ли не по всходам убирать. Раньше этот вопрос обходился, и вот наконец на IV Всесоюзном съезде колхозников прозвучали удивительные примеры того, как умеет работать крестьянин, когда получает в пользование землю. Вместе с ней приходит хозяйская основательность. Вот это-то чувство хозяина очень важно сберечь во всяком деле, в любой области человеческой деятельности.

— А можно ли говорить об этом чувстве применительно к армии?

— Вы затронули, на мой взгляд, важную проблему. Мне довелось в качестве корреспондента принимать участие в учениях «Двина». Наблюдал, как танковая рота из района сосредоточения переходила в атаку. Мощь военной техники механики-водители показали тогда как следует, но не одна березка и сосенка оказались под траками танков. Я понимаю, что это вызвано необходимостью учиться защищать Родину, но как же при этом не учить солдата беречь природу? Ведь бездуховность чаще всего и идет от того, что человек не научен радоваться первому зеленому клейкому листочку, что его жизненным кредо не стало самое простое и изначальное: «Посади дерево!»

— Но ведь на службе часто бывает не до сантиментов.

— Вот это-то и плохо. Мы привыкли говорить, что армия — суровая школа жизни. И как только приходит молодой человек на службу, сразу стараемся ему эту суровость показать, изо дня в день внушая: должен стойко переносить тяготы и лишения воинской службы. Хотя, если задуматься, не полезнее ли создавать хорошие условия службы. Думаю, было бы полезным также усилить эстетическое воспитание людей военных.