Герман Назаров - Мифы советской эпохи

Не составляла секрета для эмигрантской прессы и программа преобразований, которую заговорщики заготовили для России. 2 июля 1937 года газета «Последние новости» опубликовала заметку «От СССР — к России. За что расстреляны Тухачевский и другие». «По имеющимся в Париже совершенно бесспорным сведениям, — писал автор, — целями заговора были свержение диктатуры Сталина, отказ от коммунизма, уничтожение установленного Сталиным режима и переустройство СССР в построенное на национальных основах федеративное государство, которому снова должно быть присвоено историческое имя Россия. На первое время до полного успокоения должна быть установлена военная диктатура во главе с Тухачевским. В области социальной заговорщики предполагали восстановить мелкую крестьянскую собственность и мелкую частную собственность, но сохранить в руках государственную национализированную крупную промышленность…»

Как ни ценны сами по себе были сведения о заговоре, добытые Скоблиным, их одних было бы недостаточно для проведения репрессий против командного состава Красной Армии. Но в том-то и дело, что у Сталина были за рубежом и другие тайные осведомители, которые подтверждали донесения Скоблина. В частности, в Париже действовал кружок бывшего военного и морского министра Временного правительства А. И. Гучкова, который сначала работал на начальника разведки немецкой армии генерала Бредова, а после гибели последнего в 1936 году перешел в ведение гестапо. В недрах этого кружка работал агент ОГПУ, о котором не знал даже генерал Кривицкий. Этим агентом была родная дочь Гучкова.

Когда в Москве начались аресты генералов-заговорщиков, Кривицкий решил бежать. В конце 1937 года он попросил политического убежища в США. В мае 1939 года в интервью одной американской газете он заявил, что в гучковском кружке были оригиналы всех документов, которые Сталин использовал против военных заговорщиков. Недаром весной 1937 года заместитель Ежова М. Фриновский возбужденно говорил Кривицкому: «Мы только что раскрыли величайший заговор в армии, заговор, неслыханный во всей истории!»

Решающая роль Скоблина в разоблачении военного заговора была достаточно полно выявлена сразу же после его исчезновения, то есть в конце 1937 года. Не возникало тогда сомнений и в том, что в руках Сталина находились неопровержимые доказательства виновности генералов-заговорщиков. Возникает вопрос: кому и зачем в 60-х годах понадобилось наводить тень на плетень и высасывать из пальца нелепую историю с «Красной папкой»?

Сегодня на эти вопросы можно дать более или менее удовлетворительные ответы. Когда тридцать пять лет назад руководители хрущевского Агитпропа вознамерились начать кампанию по идеологическому подрыву советского строя, они убедились, что судьба Тухачевского и его приверженцев едва ли не единственная пригодная для этой цели тема. Но прежде, чем начать ее пропагандистскую разработку, требовалось убедить советских читателей в том, что репрессированные генералы были ни в чем не виноваты. Их судебные и личные дела были упрятаны за семью печатями, а западным спецслужбам дан заказ: сочинить историйку о том, как кровожадный Сталин по глупости уничтожил невинных, блестящих полководцев, которые опытом и талантами многократно превосходили военачальников Великой Отечественной войны. Выдумав нелепую историю с «Красной папкой», Александров и Конквест выполнили заказ хрущевского Агитпропа!

Что же на самом деле они представляют собой? О репрессиях, якобы творимых Сталиным, демократы долдонят давно, начиная с пресловутого ХХ съезда партии, с так называемой «хрущевской оттепели». Притом эта пропагандистская кампания не утихает и по сей день. Но если приглядеться повнимательнее, именно эта кампания явилась ударной силой, с помощью которой происходило свержение Советской власти.

Сегодня те, кто называет себя демократами, да еще правыми, кто с особым остервенением сокрушал эту власть вплоть до ликвидации самого государства, 1 ноября назвали днем жертв политических репрессий, а себя причислили к этим жертвам. Ежегодно эти «жертвы» собираются в центре Москвы, на Лубянской площади и митингуют. В прошлом году на этом митинге побывал и я со своими друзьями. Пришли так, из любопытства, посмотреть на эти «жертвы», послушать, что они говорят.

Когда мы пришли, один из моих друзей невольно воскликнул: «Да тут собрались одни евреи!» А я подумал: неужели жертвы сталинских репрессий состояли из одних евреев? И действительно, мы увидели их. Впереди, в окружении своих выкормышей — Явлинского, Немцова, Хакамады, Кириенко, Гайдара, правозащитника Сергея Ковалева, главы «Мемориала» Юрия Афанасьева — шествовал бывший член Политбюро А.Н. Яковлев. Здесь, на этом еврейском шабаше, мы увидели практически всех известных дсмократов рангом поменьше, начиная от Новодворской с Боровым и кончая Щекочихиным с Иваненко.

Правда, этих «жертв» собралось немного, что-то порядка двухсот человек. Остальные, как и мы, были просто любопытствующими и случайными прохожими — как-никак Лубянка — это центр Москвы, и без людской массы она не бывает. Речи, которые мы прослушали, походили на речи психически ненормальных людей. Особенно среди собравшихся выделялись Явлинский со своей постоянно дергающейся головой и еврейская экстремистка Новодворская.

После посещения этого омерзительного сборища я решил вникнуть в историю и попытаться узнать, что же на самом деле представляют собой «жертвы политических репрессий». Первым делом обратился к справочникам и энциклопедиям. Объяснения такого термина я не нашел, так как его просто не оказалось ни в одном справочном издании. А вот слово «репрессия» в Большой Советской Энциклопедии обозначает — «наказание, применяемое государством». И все! Никаких делений на политические и неполитические.

Как-то еще в советское время, когда демократы (а они уже тогда были в Кремле) проводили очередную кампанию на лагерную тему, я отдыхал в одном из санаториев Друскининкая. Вечером, за чаепитием с соседями по палате, зашел разговор о репрессиях. Мои собеседники оказались репрессированными, и мне, как более молодому, оставалось только их слушать. Каждый из них поведал свою историю пребывания в лагерях. Один рассказал, как он до войны, в общественном месте, на вокзале, в словесной перебранке с пассажирами, стоявшими в очереди за билетами на поезд, нецензурно выругался, за что и был осужден на пять лет. Сам родом из Ленинграда, он всю войну проработал в Магадане. Лагерь, как поведал «пострадавший от сталинских репрессий», спас его от голодной смерти, если бы он остался в блокадном Ленинграде.