Владимир Белинский - Страна Моксель

Послушаем русского историка.

«…И даже у крымских татар в Бахчисарайском договоре 1681 г. не могли вытягать ни удобной степной границы, ни отмены постыдной ежегодной дани хану, ни признания московского подданства Запорожья». [296] В. О. Ключевский «О русской истории», стр. 363.

Таковы истины, скрываемые шелухой исторического словоблудия, или по-русски — «примесами лжи», от читателя. Об этом совсем позабыли державники типа Лужкова, Солженицына, и им подобные.

Великороссы-державники поведали нам не историю становления московитов, как народа, а историю разбоя Московской ветви династии Рюриковичей. При этом отчего-то прервали эту династию на Киевском князе Олеге, позабыв, что сам Олег пришел в Киев из Скандинавии, из Севера Европы. Знать, по логике великороссов, их родословная должна распространяться и на Норвежский, и на Шведский народы. Но, как видим, логики в этом историческом вопросе у великороссов не существует.

Недаром историк К. Валишевский сказал, как бы залепив пощечину официальной великорусской идее:

«Хотя Московскіе государи и называют себя великим княземъ или царемъ „всея Руси“, но право на этот титулъ у них было таким же, какъ и право их современниковъ английских королей, по которому они себе присваивали герб и корону Франции к своей отчизне». [297] К. Валишевский «Иван Грозный», стр. 10.

Но если историки Англии и английская историческая наука давным-давно сумели поправить своих королей, то великорусский истеблишмент и правители Российского (по существу Московского) государства и по сей день держат открытым рот на чужой каравай, как их лживые предшественники, повторяя давно заученную ложь о «Киевском периоде Московской истории».

Настало время сделать обзор состояния великорусской науки, культуры, образования, общественных отношений и нравов со времени обособления Ростово-Суздальской земли и становления ее… То есть, мы попытаемся проследить, что приобрела, что создала самостоятельно Московия и народ, заселяющий ее пространство, за многие годы, начиная с XIII века до конца XVI века.

Как бы ни было горько, но даже Н. М. Карамзин вынужден был признать:

«Нет сомнения, что древний Киев, украшенный памятниками Византийских художеств… иностранных, Греков, Немцев, Италиянцев, превосходил Москву пятого надесять века (т. е. XV века. — В. Б.) во многих отношениях». [298] Н. М. Карамзин «История…», том V, стр. 209.

Даже не начав вести анализ, приходится констатировать, что Московия все те годы была отсталым захолустьем Европы, колоссальным углом забвения и опустошения.

Можно себе представить уровень культуры и образованности Московских князей, если первым из них Иван Грозный (1533–1584 годы) научился излагать свои мысли письменно. Говорить о каком-либо серьезном образовании бояр, ремесленников и простого народа, вообще, не приходится.

Нам известно, что до середины XVIII века в Московии, а позже в России, вся духовная и умственная жизнь концентрировалась исключительно в национальной Церкви. И как писал архиепископ Макарий в своей «Истории русской церкви» в самой церкви не существовало потребности в знаниях. Послушаем Макария:

«Но русские сами в то время, кажется, не имели никакого влечения к высшим духовным потребностям. Следуя примеру своих предков, они ограничивались умением свободно читать и понимать священное писание»…

И только! С XIII века, обособившись в своей лесной глуши, Земля Моксель была не в силах не только что-либо использовать и развивать, но даже те немногие научные материалы, которые скапливались в церквах и монастырях, не использовались. Главной причиной невостребования материалов была повальная безграмотность «вся и всех» и естественная отсталость населения. Человек был в изначальном невежестве и власть не была заинтересована в его просвещении.

При том необходимо помнить, что Церковь в Московии с самого начала своего существования была закрытым и непроницаемым миром. Мы также должны помнить, что до XVIII века православие запрещало всякое общение с иноверцами. А «русские государи», по велению Церкви, должны были мыть руки после аудиенций, даваемых иностранным послам, дабы смыть грехи от соприкосновения с «неверными».

Этот оскорбительный обычай очень подробно изложил Папский легат Посевин, побывавший при дворе Ивана IV. Однако и сама церковь все больше и больше погружалась в мракобесие и темень.

В Московской церкви не оказалось и малейших следов школ, существование которых было повсеместным в Киевских и Галицких землях, что подтверждено многими источниками и не вызывает сомнений. В ХVI веке архиепископ Новгородский Геннадий с величайшей грустью констатировал, что священники, им рукоположенные, не умели ни читать, ни писать, а многие из них даже плохо знали молитву «Отче наш». Если же посмотреть в XIII и XIV века, то безграмотность священников и монахов была повсеместной, о чем неоднократно упоминает в своей «Истории» В. О. Ключевский.

Уже в 1620 году ученый швед Ботвид, посетивший Московию, абсолютно серьезно поставил вопрос: а христиане ли вообще московиты? Он на этот вопрос давал отрицательный ответ. Присланный в начале XVI века из Константинополя Максим Грек для исправления Православных церковных книг, был встречен в Московии в штыки. Он обнаружил великие «церковные ляпсусы» и восстал против убеждений московитов, что солнце не заходило в продолжение целой недели после воскресения Христа, и против поверья, что на берегу Иордана ехидна сторожит завещание Адама и т. д. Кончил Максим Грек плачевно — был обвинен безграмотными московитами в «ереси» и сослан в монастырь под надзор местных «грамотеев». Русская Православная церковь была последовательной в своем невежестве и мракобесии — она запрещала, до начала XVIII века, познавательные книги Европы, такие как арифметика, астрономия, география, музыка — как неблагополучные и наносящие вред человеку.

Из первобытной и бесплодной независимости дикарей народ Моксель сразу попал под иго суровой и по-своему не менее дикой морали Церкви, преследовавшей свободу знаний и даже свободу существования. Живительные мысли и силы, которым человечество было обязано своей облагороженностью, в Московии были осуждены и прокляты. Как видим, предавался проклятию сам мир книг и познания, как очаг ереси и неверия.

В московите, даже к концу XVII века, в этих запретах, в этих томительно-растянутых церемониалах Церкви и Московского князя, чувствовался еще полуязыческий финский элемент древней лесной глухомани. Это в XVI веке, веке Виллона, Петрарки, Боккачио и Галилея в Италии, Бекона в Англии, Монтеня во Франции. А на пороге стоял XVII век — век Шекспира, Сервантеса, Джордано Бруно, Декарта, Роберта Этьена и т. д.