Коллектив авторов - Россия в глобальной политике. Новые правила игры без правил (сборник)

© Лукьянов Ф.А., ред. – сост., 2015

© Издание, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015

Столетия начала Первой мировой войны многие ждали с трепетом, и предчувствия тех, кто верит в магию дат, оправдались. 2014 год стал поворотным, заставив говорить о «возвращении истории». Во всяком случае, об этом взялись рассуждать те, кто четверть века назад поверил, что история «закончилась», поскольку достигла вершины политического творения. Как и всегда в таких случаях, восклицание «остановись, мгновение, ты прекрасно!» оказалось минутной грезой, хотя шлейф эйфории протянулся в следующий век.

Историк Эрик Хобсбаум, который сам прожил 95 лет и чуть-чуть не застал очередную кардинальную смену парадигмы, когда-то ввел в оборот понятия «короткий» и «долгий» век – в соответствии с логикой законченности политических процессов. Долгий девятнадцатый век – с Великой Французской революции до Первой мировой войны. А короткий двадцатый – с 1914 по 1991-й, то есть до распада СССР.

Кажется, однако, что наше политическое столетие, на самом деле, опять началось лишь в 14-м году, а предшествующие почти 25 лет, по определению другого видного социолога и историка Зигмунта Баумана, оказались «междуцарствием». Его главной характеристикой Бауман считает «текучий модерн», то есть отсутствие прочной основы чего бы то ни было – политики, экономики, социального устройства.

Определение точное. В разгар украинского кризиса, а еще до него – на Ближнем Востоке, отчетливо проявилась эфемерность многих институтов, возникших после холодной войны. И е только институтов, но и понятий, обернувшихся ничем не обеспеченными заклинаниями. «Стратегическое партнерство» России и Запада осыпалось, как потрескавшаяся позолота, при первом же дуновении морозного ветра из прошлого. А очередная «волна демократизации» превратилась в цунами, разрушающее государства Ближнего Востока. Ну и так далее.

С точки зрения дат 2015 год выглядит более вдохновляющим, чем предыдущий. Годовщины-2014 были связаны с расшатыванием фундамента. Помимо столетия Первой мировой войны это еще и 75-летие Второй мировой. Да и падение Берлинской стены, с которого прошло 25 лет, несмотря на всю положительную коннотацию для европейцев и Запада, акт не созидания, а разрушения. Старая система была непривлекательной, но стабильной, замены ей не появилось.

В 2015 году другие даты. 200-летие завершения Венского конгресса, который заложил основу «концерта наций» и открыл «золотую эру» европейской дипломатии. Худо-бедно, но почти сто лет на континенте существовал механизм поддержания баланса сил или его восстановления, если возникали конфликты. 70-летие окончания Второй мировой и учреждения ООН, что создало условия для в меру управляемого мира на следующие десятилетия. 40-летие Заключительного Хельсинского акта, который закрепил послевоенное устройство Европы и правила поведения. Иными словами – что ни веха, то позитивный опыт стабилизации анархичной по своей сути международной системы. И неудивительно, что в международном сообществе, уставшем от хаоса и непредсказуемости, звучат призывы приложить усилия для приведения мира в порядок средствами дипломатии.

Вот только о чем договариваться в нынешних обстоятельствах?

Вехи, о которых вспоминают в 2015-м, связаны с ситуациями, когда расстановка сил и интересы были понятны. После разгрома наполеоновской Франции державы-победительницы делили трофеи, мудро стараясь при этом не просто найти баланс, но и соорудить механизм его поддержания. В 1945 году тоже сложился круг ответственных держав, которые стремились избежать повторения мировых войн и сформировали институт, снижавший риск фатального соперничества. Наконец, Хельсинский акт стал масштабным соглашением о разделе сфер влияния в Европе на основе признания: статус-кво обеспечивает более высокий уровень безопасности, чем попытки его ревизии.

Чего добиваться теперь? Мир стал огромным и многообразным, в шеренгу никто не выстраивается, подчиняться сделкам грандов отказывается. Хотя эмансипированные новички, то есть те страны, которые раньше не играли глобальной роли, а теперь на нее претендуют (Бразилия, Турция, Иран и пр.) демонстрируют больше амбиций, чем реальных способностей что-то решать. Привычные же гранды, погрузившись в мир «текучего модерна», перестали вести откровенные разговоры даже за закрытыми дверями. Каждый считает, что противоположная сторона темнит, хотя возможно она просто сама точно не знает, чего хочет. А главное – зачем. Баталия за разваливающуюся обанкротившуюся Украину – яркое тому свидетельство.

Расходятся не оценки, а картины происходящего. Общей точки отсчета нет даже для того, чтобы четко структурировать конфронтацию. Это намного опаснее, чем системное и систематизированное противостояние второй половины ХХ века. Механизмы управления ущербом, весьма обстоятельно проработанные ко второй половине холодной войны, сейчас надо восстанавливать заново.

Дипломатия – ценный инструмент. Но он работает вхолостую, если у политического руководства отсутствует генеральное целеполагание, видение будущего. Чтобы согласовать и защитить интересы, их нужно сформулировать не «текучим», а конкретным образом. В противном случае вместо Хельсинского процесса получается Минский – тот самый, в рамках которого пытаются прекратить кровопролитие на востоке Украины.

Он вообще в каком-то смысле модельный для современного мира. Если очистить политико-дипломатическую кожуру, его смысл – создание контекста, в котором взаимоисключающие реальности могут сосуществовать, ни в чем не соглашаясь, но и не соскальзывая к немедленной схватке. Главное – не ставить вопрос четко и однозначно; это моментально разрушит все, поскольку покажет ту самую несовместимость картин мира. Из-за событий на Украине активно заговорили о «гибридной войне», в которой зачастую попросту непонятно, идет ли вообще настоящая война или нет. Но ее оборотной стороной является и «гибридная политика», когда конечная цель либо неясна и не заявлена, либо и вовсе отсутствует.

Когда принималось крымское решение, а ситуация заставляла делать это очень быстро, глава государства не мог не понимать, что это шаг вполне эпического характера, знаменующий отказ от следования набору представлений, которые сложились в Европе и на Западе в целом за несколько десятилетий. И после него возвращения к «бизнесу как обычно» в отношениях с наиболее значимыми внешними партнерами не будет.