Александр Крон - Бессонница

Едем мы без всяких происшествий. Старенький ЗИС мужественно борется с ухабами и колдобинами, наконец выскакивает на шоссейную дорогу, и стрелка на приборной доске сразу прыгает на стокилометровую отметку. Я радуюсь скорости, и Бета, как мне кажется, тоже. Быстрота снимает напряжение, в каком мы прожили весь этот день.

Я не видел ни города, ни вокзала. Шофер подвез нас не к главному подъезду, а к какому-то служебному входу. Пришлось долго звонить. Наконец за застекленной дверцей вспыхнул слабый свет и на пороге показалась суровая женщина в форменной тужурке и тапочках. После недолгого препирательства наши интересы представлял степенный водитель — мы были допущены в просторную и совершенно пустую комнату, обставленную с унылым великолепием подмосковного санатория — тяжелые плюшевые драпировки, кадки и жардиньерки с жестколистными растениями, аквариум с рыбками, неподъемной тяжести кресла и круглый стол с аккуратно разложенными журнальчиками. Шофер желает нам счастливого пути, суровая женщина запирает за ним дверь на засов и после некоторого колебания прибавляет света в люстре. Мы остаемся одни. Я подхожу к окну и разглядываю квадратный циферблат вокзальных часов и влажный асфальт пустого перрона, до поезда еще около часа, и на платформы не пускают. У нас есть полная возможность поговорить, но почему-то не хочется. Зал неуютный, гулкий. Бета лениво листает какой-то профсоюзный журнальчик, но явно думает про свое. Я изучаю по висящей на стене диаграмме динамику роста производственных мощностей республики и одновременно пытаюсь вспомнить и связать между собой основные события дня. По дороге на вокзал только присутствие третьего человека удерживало меня от соблазна напомнить Бете, как прав был я, говоря о невозможности любого альянса с Вдовиным, и как наивна была она, надеясь на его нравственное возрождение. Теперь мы одни, но я молчу, понимая, что это было бы невеликодушно, а главное, бесцельно, в своем неприятии Вдовина мы сегодня едины. Я даже приблизительно не догадываюсь, что ждет нас в Москве, но почему-то уверен: Бета не откажется от борьбы и, следовательно, ей по-прежнему нужна моя помощь.

Минут через двадцать суровая женщина впускает маленького, но очень важного человека в идеально отглаженном коверкотовом плаще и мягкой шляпе. По случаю его появления зажигаются стенные бра. Человек отпускает шофера, внесшего его чемоданчик, неодобрительно оглядывает заправленные в сапоги брюки Беты и мою видавшую виды лыжную куртку, садится в угол, вынимает из кармана газету и замыкается в гордом молчании. Его присутствие нас окончательно замораживает, и мы искренне радуемся, когда в чисто вымытых стеклах зала замелькали огни подошедшего поезда. Празднично освещенный спальный вагон останавливается прямо против наших окон, и через минуту мы в двухместном купе, среди зеркал, красного дерева и по-корабельному надраенной меди. Вагон довоенной постройки, из тех уже несколько старомодных, но уютных "международных", в каких ездили еще горьковские хлебные воротилы и бунинские прогоревшие аристократы. Верхняя полка под прямым углом к нижней, под ней удобное кресло и настольная лампа со сборчатым на манер китайского фонарика абажуром, льющая молочный, слегка подкрашенный теплым оранжевым тоном свет. Здесь же дверца во встроенный между двумя купе умывальник. Бета хочет переодеться, я выхожу в коридор и через толстое оконное стекло наблюдаю за заполнившей перрон толпой пассажиров. Привычно, как на эскалаторе метро, отмечаю генотип, биологический возраст. Постепенно перрон пустеет, поезд мягко трогается, и, уже отвернувшись от окна, я боковым зрением вижу две стремительно обгоняющие нас легкие фигуры. Вероятно, им удалось вскочить в свой вагон на ходу, потому что больше я их не вижу.

Вернувшись в купе, я не застаю Беты и на секунду пугаюсь. Затем слышу шум льющейся воды и успокаиваюсь — Бета в умывальнике. Проводник, такой же немолодой и вежливый, как привезший нас шофер, приносит крепкий чай в тонкостенных, вымытых до блеска стаканах. Как всегда, с отходом поезда предотъездное напряжение спадает, мешает моему кейфу только одна неоформленная, но от этого еще более беспокойная мысль — в том, как уверенно, но слегка припадая на одну ногу, бежала первая девушка, что-то показалось мне знакомым. Возвращается Бета, посвежевшая после умывания, и мы с наслаждением пьем горячий чай.

— Знаешь, — говорю я, глупо посмеиваясь, — у меня такое впечатление, что с нами в одном поезде едут Галя и Оля.

— Впечатление? Ты их видел?

— Мне показалось, что они промелькнули в окне.

— Ты что же, не веришь своим глазам?

— Привык верить. Но ведь это невозможно?

— Почему? Вездеход на лесных дорогах даже лучше ЗИСа.

Бета улыбается, и я вспыхиваю.

— Ты знала?

— Нет. Но очень ясно представляю себе, что произошло. Галка поругалась с отцом, вывела из гаража вездеход и рванула вдогонку за Илюшей. Она девица с характером.

— Ну а Оля?

— Что Оля? Оля — верная подруга.

— Прелестная девочка, — говорю я.

— Мне тоже нравится, — отзывается Бета с неожиданной иронией. — Да, кстати… — Она вынимает из сумки и протягивает мне нечто завернутое в бумагу. — Это тебе.

Разворачиваю и вижу гладко отполированный ветвистый сучок какого-то твердого, как самшит, дерева. И только приглядевшись, понимаю, что это статуэтка — фантастический тонконогий звереныш, не то жирафенок, не то олененок с наивным и веселым оскалом.

— Велено отдать в Москве, — бесстрастно поясняет Бета, — но раз уж пришлось к слову…

Других комментариев мне не требуется. Я и так понимаю, что это и от кого.

Некоторое время мы обсуждаем, какие шансы у Гали отыскать Илью. И сходимся на том, что шансы невелики. Не объявлять же всесоюзный розыск. Но Галя не отступится, и Оля ее не оставит.

— Прелестная девочка, — повторяю я. — И похожа на Ольгу. Ольга Александровна?

— Да. Почему-то большинство мифических отцов — Александры. Уезжают непременно на Дальний Восток и там бесследно исчезают.

— Смешно, что человеку нужно отчество, даже если у него нет отца. Пережиток патриархата. Разве плохо — Ольга Ольговна?

— Еще лучше — Олеговна.

Что-то в интонации заставляет меня поднять глаза на Бету и встретить ее взгляд. Взгляд даже ласковый, но от него я немею. То, что со мной происходит, вероятно, сопутствует открытиям любого масштаба — от закона Архимеда до неверности любимой. Беспорядочное скопление случайных наблюдений и частных догадок, совпадений, противоречий и прочего строительного материала мгновенно выстраивается в целостную гипотезу, убеждающую уже своей стройностью. Так рождается "возможно". Затем гипотеза проходит испытание на прочность, срочно мобилизуются любые возражения, но они отскакивают от гипотезы как от полированного гранита, и тогда приходит самое ошеломляющее: "Как я мог не видеть этого раньше?"