Борис Галанов - Илья Ильф и Евгений Петров

В одном из писем на родину Ильф, описывая закат в американской пустыне, обронил фразу, что при своей застенчивости не стал бы рассказывать о закате, не будь он таким необыкновенным. Характерное признание для Ильфа, который побаивался этих «вечных» тем литературы и, чтобы не показаться тривиальным в выражении своих чувств, «караулил,— как говорил Гоголь,— сам за собой». Но один необыкновенный закат, нью-йоркский, Ильф и Петров все-таки описали: «Дома так высоки, что солнечный свет лежит только на верхних этажах. И весь день не покидает впечатление, что солнце закатывается. Уже с утра закат. Наверно, от этого так грустно в Нью-Йорке». Печальные строки и полные символического смысла. Подпольный миллионер Корейко всей душой тянулся в тот мир, где отношения между людьми определяет один лишь бессердечный чистоган. Он берег себя для капитализма и, согреваясь в лучах золотого теленочка, вероятно, мог бы жить, даже не замечая, есть ли солнечный свет или нет его. Остап Бендер вздыхал об этом обществе, где миллионер легальная фигура и не скрывается в подполье, как у нас. Можно прийти к нему на прием и тут же в передней, после первых приветствий, отнять деньги. Что может быть проще? «Джентльмен в обществе джентльменов делает свой маленький бизнес». Но уже Остап, этот жулик с артистическими запросами, сохранивший в глубине души частицу человеческого, пожалуй, задыхался бы в царстве доллара. Что же сказать о простых, честных людях, которые и подавно не собирались объявлять стимулом жизни безостановочную погоню за деньгами?

И здесь мы подходим к тому главному выводу, который сделали для себя Ильф и Петров, покидая Америку, многое повидав и на прощание как бы суммируя свои впечатления: «Мы можем сказать честно, положа руку на сердце: эту страну интересно наблюдать, но жить в ней не хочется».

Такие слова они написали на завершающих книгу страницах. Такие же слова можно поставить эпиграфом к их последнему совместному рассказу «Тоня», который примыкает к «Одноэтажной Америке» как своеобразный эпилог. Ильф и Петров провели в Америке три месяца. Тоня Говоркова, молоденькая жена служащего советского посольства, прожила в Соединенных Штатах целых два года. Что она чувствовала, что испытывала, «сидя два года в полярной ночи»? Прежде всего — невыносимую тоску. Прекрасные улицы, превосходные американские магазины, автомобили, которые так нравились Тоне вначале,— это далеко еще не все, что нужно человеку в жизни. Духовные запросы простой московской девчонки — работницы с расфасовочной фабрики — оказались куда выше запросов среднего американца. Тот мог довольствоваться машиной, магазином. А Тоня не могла. Житель Вашингтона вполне обходился без театра. А Тоня привезла из Москвы любовь к театру и возмущалась, что в столице Соединенных Штатов нет ни одного театра, потому что кино, видите ли, оказалось делом более прибыльным. Среднему американцу нравились стандартные американские кинокомедии. Тоню они скоро начали раздражать, и даже сияние великолепной кинотехники больше не производило впечатления. В Москве у нее всегда было множество дел, времени не хватало. «И дела были какие-то интересные, веселые. А если невеселые, то нужные, значительные. А здесь она жила, как в больнице — чисто, благоустроено и безумно хочется на свободу».

Ильф и Петров редко обращались к изображению положительного героя. А в «Тоне» они поставили его в центре повествования. Рассказ писался в новой для них манере. Тут они отказались от условности сюжета и от гротесковых преувеличений. В рассказе все подчеркнуто просто — сюжет, язык. И во всем чувствуется большая внутренняя сосредоточенность, глубокое раздумье, внимание к душевному миру людей. Эта повесть, такая же короткая, как коротка биография главной героини, раскрывает характер молодого советского человека,— советского по самой своей сути, взглядам, привычкам, строю мыслей и чувств, неизмеримо более высокому, чем у людей капиталистического мира. Главный «недостаток» молодых супругов Говорковых (который на самом деле является их большим достоинством) состоял в том, что на родине они «привыкли к советским условиям жизни». Говорковы все принимали как должное, как что-то естественное, что полагается людям, не может не полагаться,— и бесплатное лечение, и ежегодный оплаченный отпуск, и бесплатные ясли, и еще многое другое. А в Америке они впервые практически поняли, как трудно приходится, если все это не полагается. Пустяковая операция, которую сделал себе Костя Говорков, и Тонины роды превратились для супругов в настоящую финансовую катастрофу. Капиталистическая система напоминала о себе буквально на каждом шагу.

— Ну да.— говорила Тоня со страстностью, которой ей в свое время так не хватало на докладах в политкружке,— это все для богатых. А что для бедных? Вы мне скажите, что для бедных, если даже мы с Костей, люди, обеспеченные постоянным заработком, с трудом можем свести концы с концами?

И, как бы отвечая на этот вопрос, Ильф и Петров рисуют образ молоденькой приятельницы Тони, конторщицы мисс Джефи, не богатой, но и не бедной, типичной средней американки, если подразумевать под этим понятием человека, который имеет приличную службу, постоянный заработок, здоровье, обворожительную оптимистическую улыбку — одним словом, необходимый с точки зрения капитализма жизненный стандарт. Однако что еще кроме своей конторы знала мисс Джефи? Что повидала в жизни хорошего? Лишних денег у нее никогда еще не было. На замужество она не рассчитывает, с горечью объясняя Тоне, что «мужчины не любят теперь жениться. Это дорого. А если даже выйду замуж,— добавляет она,— то детей у нас, конечно, не будет. Это тоже дорого. У нас человек не может быть человеком. Это слишком дорого». И всякий раз, когда Тоня слушала из уст веселой, очаровательной, вечно улыбающейся мисс Джефи такие страшные слова, ей становилось совестно, «как бывает совестно человеку, который заключен на небольшой срок, перед человеком, который заключен на всю жизнь». Трагическая Америка еще раз напоминала о себе,— на этот раз в облике веселой и очаровательной, но бесконечно одинокой мисс Джефи. Одинокой на всю жизнь, потому что семья — это очень дорого.

Чему же научила Ильфа и Петрова встреча с капиталистической Америкой? Еще сильнее ценить завоевания мира социализма. Возвратившись из-за океана, они писали: «Все достоинства социалистического устройства нашей жизни, которые от ежедневного соприкосновения с ними человек перестает замечать, на расстоянии кажутся особенно значительными». В Америке они не раз ловили себя на том, что все время говорили о Советском Союзе, проводили параллели, делали сравнения. «Не было разговора, который в конце концов не свелся бы к упоминанию о Союзе: «А у нас то-то», «А у нас так-то», «Хорошо бы это ввести у нас», «Это у нас делают лучше», «Этого мы еще не умеем», «Это мы уже освоили». Советские люди за границей — не просто путешественники, командированные инженеры или дипломаты. Все это влюбленные, оторванные от предмета своей любви и ежеминутно о нем вспоминающие».