Дмитрий Притула - Заметки провинциального доктора

Если же врач на месте, то к нему будет очередь — это точно. Поликлиника — значит, очередь. Еще к участковому врачу она может быть умеренной, но уж к специалисту непременно огромной. Что делается у кабинета хирурга, невозможно представить. В небольшом закутке разом может собраться человек тридцать — тут и травмированные, и с больным животом, и на перевязку. Сортировка производится уже в кабинете: этого туда, этого на перевязку, вон в тот кабинет, этого сразу этажом выше — на рентген, ничего, как-нибудь и на одной ноге допрыгает.

Самые большие очереди, понятно, в дни профосмотров, особенно в летние месяцы, когда молодежь собирает справки для дальнейшей учебы.

Не поверите, но однажды я принял 180 (сто восемьдесят) человек. Июль, жара, духота, люди в ожидалке прямо-таки спрессованы, и понятно негодование человека, когда ему, наконец, удается оторваться от спрессованной массы и влететь в кабинет. Ты и сам после такого осмотра долго приходишь в себя, пребывая в полуобморочном состоянии.

Но это ладно, случаи особые, профилактика — основное направление нашей медицины. Но и в обычный день очереди большие. Когда ты входишь в поликлинику, особенно на утренний прием, такое чувство, что тебя рвут на части. Срочная консультация, «скорая помощь» кого-то привезла, человеку срочно нужно на ВТЭК, инвалид войны, просто знакомый и твой давний больной — это все без номерков. А у кабинета, понятно, сидят законные больные, то есть те, у кого номерки.

Первые два часа ты мечешься, ты в мыле, у тебя ощущение, что сейчас лопнет в тебе какая-то жила. Правда, надрыв от цейтнота с годами уменьшается — должен ведь организм иметь защитные реакции — и первые часа два ты функционируешь как бы с отключенным сознанием, как у нас говорят, на автопилоте, то есть на одной сноровке и профессиональной выучке, и ты что-то там слушаешь, стучишь молоточком и пишешь, но это на автопилоте и сноровке. И если ты не промахиваешься грубо, то это значит, что у тебя неплохая выучка и спасибо твоим учителям.

И лишь когда ты разделался с неотложным и время помаленьку начинает соответствовать тому времени, что указано в номерке, ты как бы расслабляешься и начинаешь замечать цвет лица пациента и чувствуешь его настроение и с удивлением отмечаешь, что это не так и худо нормально работать и никуда не гнать, и внимательно слушать больного, с легкой даже надеждой, что чем-то ему поможешь.

Если случай сложный, ты предупреждаешь человека — приходите к концу приема. То есть когда ты не очень уже спешишь.

Потому что за шесть часов ты обязан принять тридцать больных. Номерки так и пишутся — с первого по тридцатый. Нечетные раздаст регистратура, с четными ты волен поступать, как захочешь, они для твоих повторных больных. Стараешься раздать не все, чтоб к концу приема и вышел тот резерв времени, когда ты почти волен.

Оно и понятно, почему ты постоянно торопишься — существуют ведь нормы приема. Мне, к примеру, в среднем на одного больного отпущено двенадцать минут. Номерки, напомню, пишет регистратура, она и исходит из этих самых норм. Считается, что люди будут идти только по номеркам. Но такого не бывает и быть не может.

Вот больной входит, здоровается, на что жалуетесь, и он охотно жалуется, он, собственно, и пришел, чтоб пожаловаться, ему ведь, в общем, и некому пожаловаться (некоторые даже по бумажке читают жалобы, чтоб уж ничего не пропустить), я слушаю и задаю вопросы, вернее, мы вообще разговариваем, что за семья у него, жилье, работа да обстоятельства жизни, затем я предлагаю раздеться, измеряю давление, слушаю сердце и легкие (врач все-таки, верно?), стучу молоточком, (узкий специалист!), высказываю свое мнение о его здоровье, даю советы по дальнейшему поведению, уверяю, что если он сделает то-то и то-то, все будет хорошо, говорю медсестре, что выписать, сам в это время пишу карточку, затем передаю рецепты больному, объясняю, как принимать лекарства, продлеваю или закрываю больничный лист, и мы прощаемся.

Одно только перечисление моих обязательных дел заняло у меня две минуты. Это если я не смотрю анализы, рентгенограммы, прочее.

Как умудряются терапевты за это же время разобраться с кардиологическими больными, пересмотреть груду старых и новых кардиограмм, из десятков лекарств, которые больной принимал за последнее время, выбрать те, которые следует принимать и далее — это для меня загадка. Хирурги же, умудряющиеся за шесть минут сделать амбулаторную операцию или поставить сложный диагноз, представляются мне волшебниками.

Значит, одна причина гонки — время, отпущенное министерством на прием одного больного. А вот и вторая причина.

Много поколений врачей должно было смениться, чтоб, наконец, выковался тот тип современного врача, который мы имеем. Это тип врача вечно спешащего, загнанного в цейтнот, прихватывающего в совместительстве все, что можно прихватить, невысыпающегося, утомленного, не успевающего да и не желающего читать медицинские новинки.

Вот передо мной длинный список всех отраслей народного хозяйства, и медики по среднемесячной зарплате прочно удерживают одно из последних мест.

Когда я впервые сел на прием, мне платили 90 рублей. Несколько раз за последние двадцать лет зарплата повышалась. Сейчас участковый терапевт, как и врач «Скорой помощи» получает 135 рублей. Да, но жизнь за эти годы не стояла на месте, она раза в два подорожала. Начальная ставка медсестры сейчас 80 рублей. Фельдшер «Скорой помощи» получает побольше — 95 рублей. Чистыми, после высчетов, остается 82 рубля. Интересно, может молодая женщина, исходя из цен на товары, прожить на такую зарплату? Если она не замужем или не помогают родители.

Несколько лет назад санитара нашего морга судили — он вымогал деньги у родственников умерших. Судили его в нашем красном уголке. Все клокотали от негодования — опозорил, стервец, нашу профессию. Тут адвокат повела знакомые такие речи, мол, если государство здоровому мужчине (а он здоровый парень, иначе не смог бы ворочать трупы), у которого жена и двое детей, за такую малотворческую работу платит 80 рублей, оно тем самым говорит человеку — соображай, кумекай. Вот он и соображает, кумекает.

И возмущение, надо сказать, после такой речи поутихло, все понимали, что выдавая ежемесячно на руки 82 рубля фельдшеру и 115 доктору, государство тоже говорит — соображай, кумекай.

Да, но в нашем деле много не насоображаешь. Напомню, я пишу только о той медицине, что знаю — о провинциальной. Что происходит в крупных клиниках, и какие деньги там берут за операции, и что сестры просят за укол, а санитарки за чистое полотенце — этого я не знаю, только слышал, хотя и много слышал, конечно. Возможно, где-то торгуют больничными листами и отказываются оперировать бесплатно даже на самом низком уровне, в наших местах массового распространения это покуда не получило.