Газета Завтра - Газета Завтра 157 (49 1996)

И ВСЕ ЖЕ мы воистину Живы! Живы чудом своего зависания над бездной. Живы остаточной связностью и культурной настороженностью, отрицающей и отторгающей агентурный лай ради тишины действительного печатного слова. В этой своей настороженности мы уязвимы. Но нельзя, не должно отказываться от этой уязвимости. Нельзя, не должно переходить грань.

Нельзя, не должно уподобляться лающим и даже просто включаться в эти игры, обсуждая их хитросплетения и окунаясь в расширяющуюся зловонную лужу уже почти онтологической “ссученности”. Ту лужу, которая теперь уже не просто организует, как у классика, вокруг себя весь наш российский “Миргород”, но, двигаясь и разрастаясь, призвана поглотить его, растворить в себе, переварить и перевоплотить все подлинное в своем чавкающе-гниющем чреве.

Пусть мы будем уязвимее в своем строгом целомудрии. Но в этой уязвимости сила тех, кто действительно хочет не допустить лихого и постыдного сползания в конец российской истории.

Пусть Боровой обмусоливает похождения Татьяны Дьяченко. Это его стиль и его дело. Пусть Гусев выкатывает агентурную грязь по поводу Чубайса и его присных, выдавая себя за борца против очередных бесов России. Мы знаем цену этой заказной борьбе с бесами. Пусть Голембиовский трясет листками расследований похождений Березовского. Это их уровень диалога, их понимание борьбы. Им нужно столкнуть общество в помойную яму.

Нам нужно прямо противоположное — отстоять мучительное и проблемное чудо несовместимого сосуществования от цинизма и возни, от пошлости, доведенной до инфернальных концентраций. Нельзя быть рядом с этим не только по существу, но и по стилю, по типу слова и отношения к печатной продукции. Но, увы, совсем недавние отклики на весьма и весьма вызывающие события нашей политической жизни свидетельствуют о том, что нестерпимость нынешней конфронтации подталкивает и многих патриотических публицистов к другому. И что отнюдь не только в том — в “их” лагере — беспощадное человеческое слово теряет свое достоинство и срывается в площадную брань, в сварливое поношение.

Еще вчера срыв подобного рода мог именовать себя “методом политической борьбы”. Сегодня он однозначно становится формой потери достоинства, формой расчеловечивания, формой скатывания в “абсолютную Сварность”. Мы можем и должны отстоять Другое. И ради подобного отстаивания необходимо ввести другую систему координат, иное начало в понимании происходящего, иной тип оценок и суждений.

Пусть Борис Ельцин — не тот идиот, доходяга и пьяница, которого начала живописать отнюдь не только лубочно-патриотическая печать. Пусть он — крупный, сильный и жестокий политик, сумевший победить в почти безвыходных ситуациях. Разве это меняет что-либо? Разве от этого перестает происходить развал страны, обнищание населения, втягивание Отечества в братоубийственную распрю, потеря его индустриального достоинства, купленного столь дорогой ценой?.. Разве вся эта проклятость, весь этот пир во время чумы становятся менее страшными и кровавыми от того, что на троне не карикатурный идиот, а достойный ученик Никколо Макиавелли?

Пусть Татьяна Дьяченко — не расписываемая журналюгами “вавилонская блудница”, а вполне приличная и неглупая женщина. Пусть даже ее внешний облик, манера держаться и тип речи и поведения с очевидностью говорят о том, что эта женщина достаточно нетипична для дочерей высокопоставленных цековских работников, для этой “избранной золотой молодежи” с ее действительной, а не вымышленной Боровым и компанией потасканностью и вымороченностью. Пусть это свидетельствует в пользу семьи Ельцина, в пользу очень редкой (и свойственной в основном провинции) способности воспитать в элитной семье нормального пристойного человека.

Разве от этого что-нибудь меняется? Разве морок нынешней политической жизни становится хоть на йоту меньше? Разве не повторяется во всей сегодняшней вторичности, сниженности и деформированности судьба семьи Николая II, не сумевшего спасти гибнущую православную сверхдержаву в начале ХХ века? Разве кровь и похоть чудовищной гражданской войны становятся меньшими от того, что царица не грешила с Распутиным, что семейство не было “куплено за немецкие деньги”? Возможно, что после очередных адских “тартарары” конца ХХ века кто-нибудь из историков найдет светлые фотографии очередной погибшей “правящей семьи”… И умилится… И умилит оставшихся россиян. Возможно, какой-нибудь конспиролог позже пояснит, кто и зачем стянул над правящим Кремлем черное информационно-пропагандистское облако. Кто и зачем лгал, смердел, издевался над сжавшимися в предчувствии конца, но так и не поднявшимися до уровня своего трагического времени кремлевскими обитателями.

Возможно, Анатолий Чубайс с его запрятанными в глубь административного виц-мундира тайными сверхидеями вовсе и не является людоедом и супервором. Возможно, он пристойнее многих других воров. Во всяком случае, его (действительные или мнимые) высказывания в начиненном аппаратурой “Президент-отеле” позволяют противопоставить стиль действительной, пусть и бандитской, командности (когда своих не сдают) насквозь гнилому и унаследованному от другой эпохи чиновному безразличию к судьбам тех, кто делает твое (неважно — грязное или чистое) дело. Может быть, лично я и предпочту такое небезразличие к членам своей банды холодному предательству, “сдававшему” иностранные агентуры и верных идее соратников из недавно “братских” компартий.

И что? Что меняет подобное допущение и отказ от жанра демонизирующей агитки? Они делают состоятельнее расползающуюся по швам президентскую администрацию, в которой над Чубайсом и его бреднями смеются уже даже мелкие клерки, а не то что начальники отделов? Они делают менее зловещим призрак регионализации России, в которой уже замаячили десятки княжеств с их псевдовалютами, с их национальными гвардиями и армиями, с их алчной феодальной властностью? Или, может быть, экономика, наконец, “становится экономной”? Или начинает уходить в прошлое эта мерзкая “дворцовость”, самозамкнутость, окукленность, свойственная эпохе агонии царского двора, эпохе Агентова и Цуканова?

Нет, все движется в ту же сторону и притом семимильными шагами. И толку ли в этом случае, что Ельцин — “крутой мужик”, а не доходяга, что Татьяна Борисовна не Саломея, а Чубайс не стопроцентная курва? Они могут остановить это движение к концу российской истории? Если могут, скажу кощунственное. Пусть они будут стократ хуже самых страшных страшилок из желтой прессы. Мне на это плевать. Ибо речь идет о другом. О состоятельности в высшем и политическом смысле этого слова. Екатерина II не была монашенкой, как мы знаем. Меньшиков воровал, хамил и пакостил, как почти никто другой в российской истории. Петр I был… скажем для краткости, “почти что исчадием ада”. Но Россия жила. Ее собирали и спасали. Дышали токами ее исторической воли и превращались в этих токах из проституток в цариц, из воров в реформаторов, из полусадистов в спасителей. Так было. А бывало и наоборот. Так когда же наконец мы будем говорить о главном? Об историческом соответствии? Об этом и только об этом?