Константин Лагунов - И сильно падает снег

Окончательное классовое расслоение сибирской деревни в 1920–1921 годах только началось, и проходило оно крайне медленно из-за отсутствия резкой поляризации жизненного уровня зажиточных и бедняцких хозяйств. Беднейших (безлошадных) хозяйств в Тюменской губернии не насчитывалось и 7 %. Основную же массу (примерно 80 %) крестьянства составлял середняк – тоже Хозяин, уверенно шагающий от достатка к изобилию. Начисто оторванный от деревни, Ленин поспешил внести свою «лепту» и в отношении большевиков с середняком. По Ленинскому, неоднократно повторенному определению, отличительная черта середняка состояла в том, что он «колеблется». «Сегодня он за нас, а завтра за другую власть: часть за нас, а часть за буржуазию». Средний крестьянин как труженик, наш человек, а как торговец излишками хлеба он уже эксплуататор». Тут остается лишь руками развести. Да если крестьянин не станет производить «излишки», не будет ими торговать, на что же купит он соль и спички, керосин и сахар, сбрую и инвентарь и еще многое иное, без чего ему не прожить. С каких пор продающий плоды своего труда объявляется эксплуататором? Кроме путаницы и неразберихи эта надуманная ленинская характеристика середняка уводила большевиков от опоры на него, от соглашения с ним, на путь к конфронтации с середняком и тем подталкивала последнего в лагерь противников большевизма...

А ведь именно этот колеблющийся, шарахающийся середняк и оказывал решающее влияние на весь уклад деревенской жизни. По мере того, как Советская власть вводила в сибирскую деревню продовольственную разверстку, лесные, гужевые и иные повинности, он резко менял свое отношение к коммунистам, все откровеннее переходя во враждебный лагерь, становясь невольным союзником кулака и главной силой назревающего антибольшевистского восстания, которое в недалеком будущем охватит 14 уездов четырех губерний Западной Сибири и Урала.

После Октябрьского переворота в Западную Сибирь из центра России хлынули недострелянные большевиками дворяне, купцы, чиновники, священнослужители, офицеры все, кого пролетарская диктатура лишила не только состояния, чинов, званий, сословных привилегий, но и права распоряжаться собственной жизнью.

В своих мемуарах о событиях 1918 года белочешский майор Кратохвили справедливо отмечал, что русскими офицерами «была переполнена Западная Сибирь». После разгрома колчаковщины в ней осело до 40 тысяч белогвардейских офицеров. Если верить Ленину, то летом 1919 года в Омске «одни насчитывают девятьсот тысяч буржуазии, а другие пятьсот тысяч. Вся буржуазия поголовно сошлась сюда».

Было бы наивно полагать, что эта масса непримиримых врагов революции улетучилась из Сибири вместе с отступавшими колчаковцами. Бежали лишь именитые и богатые, остальные рассосались по городам и селам, пристроившись писарями, счетоводами, бухгалтерами, товароведами, учителями. Особенно много «бывших» нашло приют в организациях Центросоюза, статуправления, народного образования, в профсоюзах, редакциях газет и журналов. Новая власть испытывала невероятную нужду в образованных людях, специалистах всех отраслей народного хозяйства, потому и не гнушалась квалифицированными «иноверцами».

В Ишимском уезде, например, в 1918 году, по данным ЧК, легально проживало около 200 эсеров, 60 меньшевиков, более 130 кадетов. А ведь Ишимский уезд – самый что ни на есть земледельческий, с очень слабо развитой промышленностью. Примечательно, что после изгнания колчаковцев большинство представителей этих партий испарилось, и к началу 1921 года в уезде оказалось всего 41 эсер, 10 меньшевиков и 5 анархистов.

Среди всех оппозиционных большевикам политических организаций и группировок главенствующую роль в борьбе с диктатурой пролетариата играла партия социалистов-революционеров (ПСР).

Г. В. Плеханов называл ее партией «социалистов-реакционеров», чей социализм – не революционен, а революционность – не социалистична. Государственный обвинитель на процессе этой партии в 1922 году заявил, что само ее существование «является сплошным политическим преступлением». Однако на выборах в Учредительное собрание в 1917 году именно эсеры завоевали большинство, получив почти втрое больше голосов, чем большевики; именно эсеровскую аграрную программу «узурпировали» большевики, сделав ее своей.

Жаль, очень жаль, наши познания о деятельности эсеров, меньшевиков, кадетов, анархистов и иных, оппозиционных большевикам, политических партий России равны нулю, и кроме одноцветных оценок-ярлыков, почерпнутых из «Краткого курса истории ВКП(б)», мы об этих «контрреволюционных» партиях по существу ничего не знаем. Восполнить этот досадный пробел пока невозможно, потому мы даже не пытаемся проследить послереволюционные отношения эсеров с большевиками, разобраться в причинах их конфронтации, а попробуем сконцентрировать свое внимание на роли партии социалистов революционеров в сибирских событиях 1921 года.

Немалое значение в формировании отношений между этими партиями (большевики и эсеры) сыграли, на мой взгляд, поразительная нетерпимость и жестокость большевиков в отношении инакомыслящих, несогласных... «Кто не с нами тот против нас; а раз против – значит враг; а коли враг к стенке» – вот и вся «метода» отношений ленинцев к оппонентам.

Почти с первых дней победы большевиков эсеры начали с ними смертельную борьбу.

Партия эсеров всегда отличалась, умением глубоко конспирироваться. Чем откровеннее становилась она на путь борьбы с большевизмом и Советской властью, тем тщательнее маскировалась. Многие ее деятели, уходя в подполье, меняли профессию, внешний облик, фамилию.

Например, один из организаторов контрреволюционных беспорядков в Москве и Казани В. И. Алмазов, бежав в Сибирь, под чужим именем устроился на работу сначала в Закупсбыт, затем в Центросоюз, якобы с целью изучения экономики колесил по Обскому Северу, выявляя и сплачивая недовольных Советской властью. В марте 1921 года Алмазов был расстрелян в Березово, тогда только эсеры назвали его подлинную фамилию.

Так, к 1920 году в силу многих экономических и политических причин в Западной Сибири скопилось немало сил, враждебных большевикам. Их сплотила ненависть к большевистской диктатуре, но ее свалить можно было лишь мужицким кулаком. А сибирский мужик до политики не охоч, норовил с властью жить в мире. И хоть пыхтел, кряхтел, нещадно материл распроклятую диктатуру, но за топор не хватался. Пользуясь этим, новая власть бесстыдно обирала, унижала, подавляла гордого, своевольного сибирского крестьянина, возбуждая, взвинчивая, зля его, толкая в стан недругов и врагов так называемой пролетарской диктатуры. Потому столь горячий отклик в мужицких сердцах находили воззвания и призывы главного «оппонента» большевиков – партии социалистов-революционеров.