Александр Панарин - Север — Юг. Сценарии обозримого будущего

Европейским католикам, не говоря уж о православных, тем более пристало заявить о своей сознательной ориентации на новозаветную традицию, от которой исходят императивы общечеловечности, связанные с принципом единой общеисторической судьбы всех людей Земли. Чем в большей степени протестантский Север ставит себя в позицию избранного меньшинства, откровенно противостоящего большинству человечества, тем более настоятельно необходимо для католического Юга и православного Востока продемонстрировать позицию христианского универсализма, никого заранее не исключающего из ряда призванных и достойных спасения. У католической Европы появляется новый шанс выйти из "привилегированного гетто", куда хотят поместить весь Запад атлантические наследники "принципа избранничества", и заново подтвердить свою солидарность с людьми других культурных ареалов, сегодня образующих гонимое большинство человечества. Атлантисты скажут, что континентальные "диссиденты" Запада раскалывают его единство; сторонники христианского и просвещенческого универсализма в ответ на это могут заявить, что они защищают Запад, спасая его пошатнувшуюся репутацию в мире.

Атлантическая модель послевоенного европейского строительства привязывала Западную Европу к англо-американскому миру, одновременно отрывая ее от восточно-христианского, арабо-мусульманского и других культурных миров. По всей видимости, Западной Европе предстоит реанимировать более древнюю средиземноморскую модель жизнестроительства, более открытую незападным культурным мирам. Самое многозначительное состоит в том, что это обращение к средиземноморской памяти не только не ослабляет европейские интенции Просвещения, но, напротив, усиливает их, ибо наиболее агрессивными оппонентами Просвещения ныне являются не западные "традиционалисты", а "чикагские мальчики", адепты атлантизма и безграничного "рыночничества".

Средиземноморский "мимезис" (припоминание корней) Европы, направленность ее взгляда на Юг не являются какой-то контркультурной стилизацией, в духе "опыта Сартра", в свое время солидаризировавшегося с культурными погромщиками хунвейбинами. Обращение европейской культурной памяти на средиземноморский Юг — это припоминание Александрии, в которой восточная и западная патристика еще совместно воздвигали свод великой христианской культуры, опираясь на общее греческое наследие. Такое обращение к общим истокам реактивирует память об универсалиях вместо той опасной игры в культурное и геополитическое сектантство, которой ныне предался североатлантический мир. По моему глубокому убеждению, у Европы сегодня нет других путей в действительно "открытое общество", противостоящее установкам расизма и избранничества, кроме этой внутренней переориентации сознания с атлантической на средиземноморскую идентичность. Первая в значительной мере искусственна, она диктуется противостояниями холодной войны и интересами Америки, вторая — естественна, имманентна внутренней логике европейской культуры.

Я продолжаю верить в жизнеспособность Европы, подкрепляемую европейским плюрализмом и открытостью качественно иному будущему. Идея Европы — не статичная, как это постулируется в рамках концепций "плюрализма цивилизаций", "морфологии культур" и геополитики. Открытость Европы будущему определяется ее способностью к глубокой внутренней реконструкции, связанной с глобальными вызовами XXI века. Америка, ставшая националистической сверхдержавой, исповедующей принцип "идейно-политической монолитности", к подобным реконструкциям сегодня неспособна. Реконструироваться ей предстоит уже после национального банкротства, как это случилось в свое время с нацистской Германией. Что касается континентальной Европы, то ее реконструкция, подталкиваемая предсказуемыми последствиями мировой американской авантюры и опасениями тотальной катастрофы, будет осуществляться путем ротации некоторых глубинных идей.

Во-первых, это континентальная идея. Атлантический Запад мог временно игнорировать тот факт, что континентальная европейская его часть представляет западную часть Евразии, со многими вытекающими отсюда последствиями. Атлантический сепаратизм — дистанцирование Запада от остального человечества — станет гораздо менее убедителен для европейцев, как только в их сознании актуализируется идея континента. Во-вторых, это дихотомия "протестантский Север — средиземноморский (шире, чем просто католический) Юг". Север сегодня попал в ловушку опаснейшего идейного тупика, связанную с деструктивным синтезом принципа избранничества и "рыночной" доминанты. В протестантизме, как это отмечалось уже М. Вебером, идея избранничества подменяет новозаветную идею христианского братства и человеколюбия. В этом отношении протестантизм — возвратное движение от Нового к Ветхому завету, к картине мира с центром в лице "избранного народа", претендующего на исключительные права.

Этот же синтез протестантизма с иудаизмом просматривается в рамках другой, "рыночной" доминанты. Вовсе не случайно новейшая "рыночная революция" ознаменовалась необычайной активизацией еврейства. Я вовсе не хочу сказать, что древнее занятие ростовщиков и менял предопределяет еврейскую идентичность изначально и на все века. Напротив, в этом отношении еврейство отличается многозначительной изменчивостью. Первая половина XX века характеризовалась преобладанием тираноборческого импульса — идентификации еврейства как левой оппозиции буржуазному обществу. Затем еврейство постепенно меняет имидж, осваиваясь в роли "нового класса интеллектуалов" — организаторов постиндустриального общества, в центре которого будет стоять уже не промышленное предприятие, а университет. И, наконец, последнее превращение еврейства — "рыночное" — ростовщическое, связанное с новой экспансией финансового капитала и отступлением капитализма "веберовского" типа перед традиционным спекулятивно-ростовщическим капитализмом.

В лице рыночной идеи еврейский нигилистический темперамент — стремление потрясти всю структуру "профанного" иноязычного мира и опустошить его алтари — получил новое поле действия. Если в начале XX века еврейство отрицало цивилизацию во имя пролетарской перспективы, то теперь оно отрицает ее во имя рыночной перспективы. "Рыночный" нигилизм, чреватый отрицанием всех человеческих связей, подрывом семьи, церкви, армии, науки и культуры, сродни былому "пролетарскому" нигилизму, в свое время радикализированному революционным еврейством. Словом, идея отрицания профанного мира, в котором "слишком много не-евреев", сохраняется, тогда как формы отрицания могут неузнаваемо меняться. Этот деструктивный синтез избранничества, возрождающего расистское отношение к "неизбранным", и "рыночности", понятой как нигилистическое "опускание" всей культуры возвышенного, сегодня воплощает Америка как нигилистическая сверхдержава, противостоящая всему миру.