Барак Обама - Дерзость надежды. Мысли об возрождении американской мечты [The Audacity of Hope]

К тому времени когда мы въезжали в Кейро, я уже не знал, чего ожидать. Несмотря на то что был полдень, город казался покинутым: несколько открытых магазинов на главной улице, несколько пожилых пар выходят из здания, похожего на поликлинику. Свернув за угол, мы оказались на большой стоянке, где собралась толпа человек в пятьсот. Четверть составляли черные, остальную часть — практически одни белые.

У всех были значки с надписью «Поддержим Обаму на выборах в Сенат США».

Эд Смит, крупный радушный парень, выросший в Кейро и являвшийся на Среднем Западе региональным управляющим Межнационального союза разнорабочих Северной Америки, с радушной улыбкой подошел к нашему автобусу.

— Добро пожаловать, — сказал он, пожимая нам руки, когда мы вышли из автобуса. — Вы, надеюсь, хотите есть, у нас сейчас барбекю, и моя мать готовит.

Не знаю точно, что было на уме у белых в толпе в тот день. Большинство были моими ровесниками или старше и по крайней мере помнили, если не участвовали в них непосредственно, те мрачные события тридцатилетней давности. Несомненно, многие пришли сюда потому, что Эд Смит, один из наиболее влиятельных людей в районе, хотел, чтобы они пришли; другие пришли ради еды или просто посмотреть на приехавших в их город сенатора США и кандидата в сенаторы.

Но барбекю было превосходным, беседа оживленной, люди, похоже, были рады нас видеть. Где-то час мы ели, фотографировались и выслушивали то, что волнует людей. Мы обсудили, что можно сделать, чтобы возродить экономику региона и привлечь больше денег в школы; мы услышали о сыновьях и дочерях, отправляющихся в Ирак, и о том, что надо снести старую больницу, которая портит деловую часть города. Когда мы ушли, я чувствовал, что между мной и собравшимися людьми установились какие-то да взаимоотношения — ничего особенного, но достаточные, чтобы хотя бы частично ослабить наши предубеждения и укрепить наши лучшие порывы. Другими словами, появился некоторый коэффициент доверия.

Конечно, такое доверие между расами часто непрочно. Оно может существовать до тех пор, пока меньшинства спокойны, пока они молча терпят несправедливость; и доверие это может быть взорвано показом кадров увольнения белых рабочих из-за компенсационной дискриминации или того, как полиция стреляет в безоружного черного юношу или в латиноамериканца.

Но я убежден, что такие моменты, которые мы пережили в Кейро, способны распространять волны: люди всех рас приносят их к себе в дом и в места молитвы; я также убежден в том, что эти моменты окрашивают их разговоры с детьми и сослуживцами и могут постепенно размыть ненависть и подозрительность, которые порождает изоляция.

Недавно я снова побывал на юге Иллинойса, ездил туда с одним из своих региональных помощников, белым молодым человеком по имени Роберт Стивен, после того, как целый день выступал там с речами. Стоял прекрасный весенний вечер, широкие воды и темные берега Миссисипи мерцали под полной луной. Воды напомнили мне о Кейро и других городках выше и ниже по течению, поселениях, которые возникали и приходили в упадок вместе с движением барж, я вспомнил о зачастую грустных, тяжелых, жестоких событиях, которые произошли здесь, в месте слияния свободного и порабощенного мира Гекльберри и Джима.

В разговоре с Робертом я упомянул о наших успехах по сносу старой больницы в Кейро — наш офис начал вести переговоры с отделом здравоохранения штата и местными чиновниками — и рассказал ему о своем первом посещении этого города. Так как Роберт вырос в южной части штата, мы вскоре разговорились о расовых отношениях среди его друзей и соседей. Как раз на прошлой неделе, сказал он, несколько местных парней, обладающих некоторым влиянием, пригласили его в один небольшой клуб в Олтоне, всего в нескольких кварталах от дома, где он вырос. Роберт никогда не был в этом клубе, но клуб показался довольно приятным. Подали еду, началась светская беседа, как вдруг Роберт обратил внимание, что в зале среди примерно пятидесяти человек нет ни одного черного. Поскольку население Олтона приблизительно на четверть афроамериканское, Роберту показалось это странным, и он об этом спросил.

— Это частный клуб, — ответил ему один из их компании.

Вначале Роберт не понял — и что, ни один черный не пытался стать членом? После того как в ответ промолчали, он сказал:

— Сейчас ведь две тысячи шестой год. Пригласившие его пожали плечами.

— Всегда так было, — сказали они ему. — Черных не пускают.

Тогда Роберт бросил салфетку в тарелку, попрощался и ушел.

Полагаю, я мог бы долго сокрушаться по поводу тех людей в клубе, зафиксировать это как свидетельство того, что белые по-прежнему испытывают скрытую враждебность к тем, кто выглядит не так, как они. Но я не хочу приписывать такому проявлению расовой нетерпимости силу, которой у нее уже нет.

Я предпочел подумать о Роберте и о том малозаметном, но трудном жесте, который он сделал. Если такой молодой человек, как Роберт, может решиться пересечь поток привычки и страха, чтобы сделать то, что он считает правильным, то мне надо обязательно быть рядом, чтобы встретить его на другой стороне и помочь выбраться на берег.

Моему избранию помогло не только то, что у белых избирателей изменилось отношение к представителям других рас. Мое избрание отразило также перемены в черном обществе Иллинойса.

Часть этих перемен заметна в том, какую помощь получила моя кампания на начальном этапе. Из пятисот тысяч долларов, которые я собрал во время предварительных выборов, примерно половина поступила от «черных» фирм и черных специалистов. В чикагском эфире первой стала говорить о моей кампании принадлежащая черным радиостанция «WVON», а на обложке первым поместил меня принадлежащий черным еженедельный журнал «Н'Диго». И когда мне на каком-то этапе кампании понадобился реактивный самолет, его предоставил черный друг.

Еще поколение назад такой возможности не существовало. И хотя черные деловые круги в Чикаго всегда были одними из самых активных в стране, в шестидесятые и семидесятые только горстка самостоятельно сделавших себя людей — Джон Джонсон, основатель «Эбони энд джет»; Джордж Джонсон, основатель «Джонсон продакс»; Эд Гарднер, основатель «Софт шин»; и Эл Джонсон, первый черный в стране, получивший лицензию «Дженерал моторе», — могла считаться богатой по меркам белой Америки.

Сегодня город не только заполнен черными докторами, зубными врачами, юристами, экономистами и другими специалистами, но черные занимают некоторые из самых высоких постов в управлении чикагских корпораций. Черные владеют сетями ресторанов, инвестиционными банками, агентствами недвижимости, инвестиционными трастами недвижимости и строительными фирмами. Они могут позволить себе жить в том районе, в каком захотят, и отправлять детей в лучшие частные школы. Их активно привлекают в различные комиссии и приглашают щедро поддержать всевозможные благотворительные мероприятия.