Газета «Завтра» - Газета Завтра 1255 (50 2017)

Надо ли говорить, сколь сильно и неотвратимо было мое желание увидеть балет. И вот, открывая тяжелую, как будто специально неподдающуюся, дубовую дверь театра, я думала о том, что же я могу сказать о балете "Нуреев" или о Нуриеве, что ещё не сказала на страницах газеты "Завтра" ?

В глубине души свято храню ожерелье из воспоминаний.

Рассказ Аллы Осипенко о том, как "Рудик" — так балетные называют Нуриева — пригласил вместе отметить её день рождения, Алла как раз находилась в Париже. И когда она вошла в знаменитую роскошью убранства квартиру на набережной Вольтера, то в конце бесконечно длинного коридора, погруженного в полумрак, мерцал, словно пропущенный сквозь витражи готического собора, свет… и там, за клавесином, сидел, никого не замечая, Нуриев, играл минорные фуги Баха… В том роковом 1961-м, в дни гастролей Кировского театра оперы и балета в Париже, Осипенко с Нуриевым выступили в "Лебедином озере". Пресса не скрывала восторга: одно лишь адажио Одетты с принцем Зигфридом навечно вписало имена Осипенко и Нуриева в горние чертоги.

Фрагмент из книги Арианы Дольфюс "Рудольф Нуреев. Неистовый гений". "Никто точно не знал, что именно видел Рудольф в тот вечер 8 октября 1992 года в Опера Гарнье. Скорее всего, лежа на диване в ложе авансцены, он мог только слышать музыку". Речь идет о премьере "Баядерки", "лебединой песне" Рудольфа Нуриева. В сущности, "феномен по имени Руди" обязан именно "Баядерке". Когда Нуриев-Солор вышел в третьем акте, в акте "Теней", в поисках тени возлюбленной Никии среди 32 балерин-теней, что магически выстраивали безупречную линию… то Париж — взорвался! Было это, опять‑таки, в том роковом 1961-м, Европа еще не знала тогда сокровищ Императорского Русского балета.

Историю посещения лет шесть назад дочерью острова Галли (находится в частной собственности) по приглашению его владельца. Этот остров античных мифов и сирен среди волн Тирренского моря купил в 1922 году Леонид Мясин, увел из-под носа конкурента швейцарца. Премьер "Русских сезонов" построил здесь виллу по проекту Ле Корбюзье, виды на которую и её интерьеры дочь снимала на камеру Agfa 40-х годов с такой хитрой винтажной пленкой, требующей специальных реактивов, что фотографии оказались сплошь в тумане. Пришлось воображением воссоздавать рассказы о мечте Мясина превратить остров в площадку для фестивалей, а в балетной студии принимать учащихся из СССР. В 1989-м, через десть лет после смерти Леонида Мясина, остров купил Рудольф Нуриев. А это значит, Галли продолжил русское мифотворчество.

Преисполненная эмоциями нахлынувших воспоминаний, я заняла место в зрительном зале Большого театра. Это важно — не пропустить премьеру балета от "творческого производителя шедевров", как называют Кирилла Серебренникова в "кругах". Но еще важнее — другое. Быть может, вы тоже помните эту мантру. Как только разгорался скандал вокруг того или иного спектакля или выставки с "какими-то моментами спорными", так тут же раздавался окрик: как можно судить о произведении искусства, прежде, чем его увидеть?

Первое ощущение с закрытием занавеса — пустота. Вакуум, опустошенность, прострация, как это бывает при встрече с шулером, напёрсточником, что обещал сорвать банк, а вдруг оставил без последней надежды. Балет ли — как заявлено в программках — "Нуреев"?.. В лучшем случае, эксперимент с антрепризой Дягилева, попытка примерить на себя монокль импресарио всех времен и народов. "Опереттой" называл Дягилев балет "Байка про лису", где танец сопровождался пением. Масштаб мысли Кирилла Серебренникова куда как шире.

Есть штамп режиссера Кирилла Серебренникова. Он кочует из постановки к постановке ("Нуреев" — третья работа в Большом театре) и этот штамп — синдром "советского голодного детства". Кириллу Серебренникову нужно "всё и сразу", "здесь и сейчас". В одну минуту времени разворачивает он перед публикой картину хаоса, крушения Вавилонской башни. Выглядит это приблизительно так. Лицитатор объявляет с кафедры аукционного дома Christie”s (что в центре сцены) номера лотов и их описание (строго на английском), по бокам — танцует кордебалет, исполнитель партии Нуриева переодевается с помощью двух-трех ассистентов, в углу сцены, поближе к рампе; в другом углу идет демонстрация фотосессии от Ричарда Аведона , где Нуриев виляет голым бедром; вдруг, откуда не возьмись, из 50-х, появляется уборщица со шваброй в руках, она драит полы; рабочие продолжают таскать предметы бутафории… Уж слишком стереоскопична режиссура от Кирилла Серебренникова. Нужно иметь глаза стрекозы, то есть с 30 000 шестиугольными фасетами, чтобы получать информацию из разных точек пространства сцены и складывать их в одну "феерию". Тогда как главное происходит у "воды". Завхоз, дородная такая тётка, в сатиновом халате, снимает с задника сцены портрет Николая II (рядом — портрет Вагановой, действие происходит в стенах хореографического училища), вешает портрет Ленина. Неказистый, в одну четверть от портрета царя. Потом портрет Ленина меняет на портрет Сталина, потом Сталина — на Хрущева и вместе с группой товарищей подолгу любуется на каждого из вождей, приукрашивает гвоздиками из красной и белой бумаги; звучит патриотическая песня на стихотворение Маргариты Алигер "Мы - евреи", композитор - Илья Демуцкий... Salade Russe — назвали бы "Нуреева" на Западе. Впрочем, к Западу "Нуреев" и апеллирует, в интересах Запада и замышлялся. Уж слишком очевидны его цели, слишком прозрачны задачи, среди которых отметим, по крайне мере, две.

Задача №1. Навязать российской публике интерпретацию Русского балета, принятую на Западе. Дело в том, что Запад узнал в начале ХХ века о существовании искусства хореографии из "Русских сезонов" Дягилева. И выбрал из всех шедевров (почему — отдельная тема) "Послеполуденный отдых фавна" и весь тот последующий за ним авангард поры заката "Русских сезонов", когда "русскими" они уже назывались условно, а Левушка Бакст — певец "Прекрасной эпохи" — наблюдал за модернизацией антрепризы поначалу с удивлением, потом с гневом и отвращением. С тех пор, Запад и тиражирует: весь шарм Русского балета в нарушении сексуальных запретов, вся пикантность — в премьерах-извращенцах. И Кирилл Серебренников с "Нуреевым" попал с Западом в одну дуду. Балет Духа он подменил на балет — плоти. Той самой плоти, что в вечер премьеры прикрыли ящиком с целью не дразнить лишний раз "православных фофьюденосцев". В сущности, Кирилл Серебренников с "Нуреевым" сделал то, что не удавалось с 90-х живым и неживым классикам "антибалетной алгебры" и прочим отечественным и заморским гастролерам. Кирилл Серебренников маргинализировал Большой театр, Русский балет — как национальный символ России — превратил в насмешку. Надо отдать должное, с изрядной долей иезуитства. Изящное легкомыслие вариаций в хореографии Юрия Посохова (работает в формате классики) без наложения на них авторского текста — либретто Кирилла Серебренникова — оказывается под вопросом "о чём?". А если "ни о чём", как говорила Майя Плисецкая, "тогда — зачем?".