Газета «Завтра» - Газета Завтра 1243 (39 2017)

На мой взгляд, необходимо уточнить: мы говорим о псевдо-цифровой экономике или о реальной цифровой экономике? О псевдо-цифровой экономике, где 90% номинальных активов — фиктивные, сегодня даже говорить не стоит: там нужно всё чистить, с переучётом и переоценкой всего и везде. А вот если мы говорим о реальной цифровой экономике, то она объективно возникает и движение к ней неостановимо. Потому что существующие в мире матрицы, которые нам надо бы обрабатывать, теми способами, которыми мы владеем, обрабатываться не могут. Гегель в "Феноменологии духа" говорил, что не может её закончить, потому что ему не хватает терминов и слов. Их нужно примерно 10 в восемнадцатой степени, а у него примерно тысяча, то есть разница на 15 порядков! То же самое и Маркс. Не было у него такого математического и понятийного аппарата, с помощью которого можно адекватно описать даже такую частную тему, как функционирование капитала, поэтому он даже II том не закончил.

В одном из самых развитых языков мира, английском, чуть более миллиона слов, все человеческие языки, живые и мёртвые, не дотягивают до миллиарда, а нужно в миллиард раз больше. Про отдельного человека и говорить не приходится, сто тысяч слов — это практический максимум. У слов к тому же есть ограничения по комбинаторике, а у чисел нет. Так что движение человечества к искусственному интеллекту и взаимодействие с искусственным интеллектом принципиально неизбежны.

Но для этого нужно выйти из того ложного мира, в котором сегодня все мы живём. Ведь не компьютеры создали человека, а наоборот. И человек — такое существо, которое создано не для рабства, а для свободы, не для страдания, а для счастья, не для застоя, а для развития. И если человек будет работать даже две секунды в день — он всё равно оправдает своё существование, если оставшееся время жизни будет тратить ради своего развития и развития других людей. Тут миллиарды вариантов будут придуманы, и, в конечном итоге, творцы всегда победят насильников, а экономика правды — экономику лжи.

Владимир ОВЧИНСКИЙ, доктор юридических наук, постоянный член Изборского клуба.

В сегодняшней дискуссии я поддержу главный тезис Василия Михайловича Симчеры, что никакая цифровая экономика невозможна, если это не будет экономикой правды. Экономикой оценки реальной экономической, политической, социальной и криминальной ситуации. Пока мы часто наблюдаем искаженные данные: и в экономических показателях, в уголовной статистике, и в показателях смертности, рождаемости, демографии и всего, всего, всего. И никакие большие данные, никакие алгоритмы на основе нейронных сетей не дадут нам ничего сделать, если это враньё будет продолжаться. А враньё это есть порождение определённой идеологемы. Идеологема, как это ни парадоксально, исходит от людей, которые отрицают сталинизм, а пользуются любимой фразой Иосифа Виссарионовича: «Жить стало лучше, жить стало веселей». Им надо показывать, что с каждым годом, с каждым месяцем улучшаются все показатели, особенно накануне выборов, особенно накануне каких-то политических событий, праздников. Поэтому не удалось ввести математическую систему управления социально-экономическими процессами в СССР. Многие партийные руководители того времени просто испугались показать правду. Но эта же болезнь преследует нас и сейчас. И это может стать фактором, серьезно мешающим развитию цифровой экономики и цифрового общества.

Что касается криптовалюты, прежде всего биткойна. С самого начала его появления, в докладах Интерпола, Европола он признавался инструментом мафиозных структур. Это приравнивалось к финансовым пирамидам: от Понци до Мавроди и т.п. Это приравнивалось к крупному мошенничеству. Потом ситуация изменилась, потом стали говорить такие вещи: биткойн — это плохо, а блокчейн — это хорошо, потому что якобы транзакции позволяют увидеть и отфиксировать всех участников процесса. Но почему-то потом появляется доклад FATF, это главная организация в мире по борьбе с отмыванием грязных денег, который говорит, что в основном всё отмывание преступных доходов проходит именно через технологии блокчейна.

Вы говорите: китайцы. Возможно, сейчас они более цивилизованно это делают, а несколько лет назад типичная фабрика по добыче биткойнов выглядела так: это сруб в горах, под охраной вооруженных автоматами бандитов, где в грязи сидят рабы и обслуживают эти сервера. Что, китайские товарищи не могли всё это пресечь на корню? Могли конечно, но это Синьцзян — и они бросили тамошним мусульманам эту мозговую кость, чтобы те майнили, а не бунтовали против Пекина. Чтобы Гонконг не поднялся, там протесты удалось более мягким путём, мягкой силой так называемой, загасить. Это не только криминал, это ещё и отвлечение от реальных проблем экономического развития и финансовой стабилизации. Там и спецслужбы замешаны, и крупные банковские структуры — там много всего, японца этого придумали, Сатоси Накамото, который якобы механизм криптовалют разработал…

Я бы разделял: вот цифровая экономика – интернет вещей, искусственный интеллект, «большие данные», которые действительно революционно меняют производство, без которых невозможно дальше двигаться. А вот — сомнительные манипуляции на криптовалютном рынке

Владимир ВИННИКОВ, культуролог.

В 60-е годы в Советском Союзе умы будоражил знаменитый "спор физиков и лириков", в котором экономисты и финансисты не только не участвовали, а даже "не были видны". Людей тогда задевал конфликт между знаниями и эмоциями, причем знания не только трактовались как сила, но и были наступающей силой, и вопрос стоял только, "додавит" ли эта сила территорию эмоций полностью, или же оставит последним какие-то пространства для существования, на манер индейских резерваций в США.

Я об этом напоминаю потому, что векторы общественного движения могут изменяться весьма быстро и существенно, причём это далеко не всегда — векторы развития. Все цифры, включая Цифру как феномен, с большой буквы, — это, извините, не высшая математика и даже не алгебра, а арифметика. Начальная школа. Так что термин "цифровая экономика" вряд ли можно считать удачным. Точно так же, как предшествующий ему в качестве доминирующего термин "глобализация". Дело ведь было не в масштабе мировой экономики, которая приобрела планетарный, глобальный характер уже с началом первой промышленной революции, то есть во второй половине XVIII века, а в изменении скорости, то есть пространственно-временных характеристик определённых экономических коммуникативных актов, в возможности практически мгновенного обмена в режиме онлайн такими объёмами информации, которые раньше требовали использования иного типа материального носителя "офф-лайн".