Аркадий Ровнер - Человеческая окраина

Поехал туда и Дима с братом Виталиком.

Абай встретил их с поезда в затрапезном виде, в желтой шапочке, похожей на монгольский шлем, которую, по его словам, он получил как милостыню, одно ухо висело. Довез в кузове грузовика до аула и уехал.

6-ая бригада, аул в степи, сакли, арык. На пороге облупленной сакли стояла мать Мирзабая Апа — скрюченная, маленькая, горбатая, что-то с глазами. Объяснила на пальцах: Мирзабай уехал в Султан-бабу. Пили чай.

Неожиданно появился на грузовике Абай, предложил им поехать в Султан-бабу. В Султан-бабе кучки людей у могил справляют поминки: чай, лепешки и плов. Мирза сидел в окружении местных жителей, говорили по-своему непонятно. Чувствовалось: он в этом деле почтенный человек, часть этого кладбища, он их развлекал, читал мусульманские молитвы, и они накидали ему денег. К нему обращались в контексте: помолись за меня, святой человек (дурачок-юродивый). Молился он скороговоркой с видом: это я делаю для них. По просьбе Мирзабая Дима тоже представил пантомиму, они и ему денег накидали — Мирза взял эти деньги себе. Потом появился какой-то начальник, стал на Мирзу наезжать — тот энергично отбрехивался. Вечером вернулись в 6-ую бригаду.

Жили у Мирзы, в меру внимательного и в меру разговорчивого. Через день Абай спросил, сколько у каждого с собой денег. Сказали. Он тогда говорит: за вычетом денег на обратную дорогу, не хотите ли отдать все деньги Мирзе? Тогда вы, естественно, передете на полное наше довольство. Конечно же, захотели. Да и деньги у них были не Бог весть какие.

Все там делалось основательно. Запомнилась игра в покупанием водки: надо-де спрятать, односельчане увидят, все-таки мусульмане. Ходили в магазин. Заворачивали бутылку в полотенце. Приносили. Пили, закусывали виноградом. Запомнилась церемония собирания хвороста для печки. Не успели собрать по четыре хворостинки, как Мирзабай объявил: хватит, молодец, уставать нельзя. В другой раз строили туалет: воткнули в землю несколько прутиков и опять: хватит, молодец, уставать нельзя. Все делалось с большим смыслом.

Когда уезжали оттуда, их тепло проводили. Мирза сказал им: пока не доедете до города N, все будет благополучно: сюда едете на свой страх и риск, а обратную дорогу вы, дескать, под нашим покровительством и защитой.

Игорь послал Мирзабаю привет.

Валентин привез Игорю от Мирзабая тюбетейку с баракой!

Игорь послал Мирзабаю можжевеловый посох и получил от Мирзабая в подарок чапан.

Осенью 1982 года Игоря встретил Абая у Пестряцова в Москве. Вскоре пришла от Абая «суфийская» телеграмма: приезжай, разрешение посетить Мирзабая получено.

Игорь поехал в Москву. Абай сказал: «Поезжай, если хочешь, Мирза тебя ждет». Игорь занял денег, купил сандалии, достал билет и улетел в тот же день.

Прилетел, добрался. Встретила Апа. Сидел во дворе, пил чай с лепешками, ждал. Вдруг из кустов выскочил взъерошенный человек:

— Ой, Игорь приехал!

Четыре дня пробыл Игорь у Мирзы в 6-ой бригаде колхоза «Путь ленинизма». Первым делом Мирза вылечил Игоря от головных болей, мучивших его с детства. Мирза был само гостеприимство. Готовил плов, хлопотал, лопотал. Говорил на своем обычном языке с крайне ограниченным запасом русских слов, а потом вдруг начинал читать стихи на прекрасном русском. Местные люди отзывались о нем противоречиво: кто как о дурачке, кто как о человеке с баракой пророка Мухаммеда. К концу четвертого дня Игорь понял, что хочет у него учиться.

Вернулся домой и сказал своим друзьям: «Я ухожу учиться, а вы как хотите».

Мы с Апой сидели, как положено женщинам, на кухне, а мужчины были в комнате, пили, разговаривали. Там были Мирза, Абай и несколько приятелей Мирзы. Разговаривали на местном языке. Время от времени Апа приносила мужчинам чай и уходила. Разговор становился горячим. Потом приятели побили Мирзу и ушли. Мирза не сопротивлялся, позволил им бить себя.

Когда они ушли, Абай начал громить дом Мирзы. Ему было горько, что его учитель Мирза позволил им побить себя. Он кричал, плакал и выбрасывал вещи из дома Мирзы. Он ломал и выбрасывал во двор все самое ценное, что находил в комнате и на кухне. Он бил стекла. Он монотонно что-то говорил на местном языке и крушил все, что попадало ему под руки. Мирза не сопротивлялся. Мы и Апой сначала отсиживались на кухне, потом мы все вышли на двор и смотрели молча, как Абай доламывает дом.

Сколько безделник будет в Москва, Ленинград, другой город (бездельниками Мирзабай называл духовных искателей)? Сто тысяч будет?» — спрашивал Мирзабай у Игоря.

«Сто тысяч будет,» — отвечал Игорь.

«Что будет, если все безделник Москва, Ленинград, другой город приедут в 6-ая бригада колхоз «Путь ленинизма»! Представляешь?» — и Мирзабай заливался хохотом.

Шел один верблюд, шел другой верблюд, шел целый караван. Потянулись один за другим ходоки к Мирзабаю. После Кастанеды пришло время интереса к своей домашней экзотике. Одни отправлялись на поклон к Дандарону в Улан-Уде. То были интеллектуалы от духовных искателей. Так сказать, идеалисты. Другие — к мистеру Тамму под Таллин. Оккультисты. Третьи шли к Мирзабаю. То были суровые реалисты.

Сколько бездельник перебывало у Мирзы за два года? Может быть, дюжина, может, полсотни, а может сотня и не одна. Никто не считал. Слух о Мирзе разлетелся как молния по Большой Системе российских бездельников. Его называли суфийским мастером древней корневой Традиции с крутыми методами переплавки человеческого материала. Это был свой отечественный Дон Хуан, не задетый идиотизмом тропических джунглей, свой кореш из родной советской школы и даже, по слухам, медалист. 6-ая бригада колхоза «Путь ленинизма» легко превратилась в суфийскую Шамбалу. На владельце томика любимого вождя почила барака пророка Мухаммеда.

Мирза был алогичен, но требовал понятных вещей. Он знал дюжину русских слов, но говорил на понятном языке. Он играл на основных человеческих слабостях, их никому не нужно было объяснять. Освободиться от привязанности к ним и получить благодатную бараку хотел каждый. Даже считавший себя совершенным.

По ценам тех лет многие могли себе позволить роскошь путешествия в Среднюю Азию. Однако экзотика превосходила все ожидания: живая пустыня Кызыл-Кум, древняя Каракалпакия, духовный учитель, в роли деревенского дурачка и кладбищенского юродивого, собиравшего милостыню, его одноглазая мать — чем не баба-йога, их сакля, их арча, их жара, их нравы, их водка, их мир — настолько убедительный и непритязательный, что оставалось только смирить свою гордыню, пить, не просыхая, и не попадаться на простые ловушки, подставленные твоим порокам: жадности, похоти, чревоугодию, лени.