Станислав Лем - Письма Рафаилу Нудельману

СТАНИСЛАВ ЛЕМ

ПИСЬМА РАФАИЛУ НУДЕЛЬМАНУ

Предисловие

Сначала я познакомился с Лемом заочно. Фантастику (начиная с Жюль Верна, Уэллса и Беляева) я исправно читал, начиная с 9-лет – помню, в доме приятеля, прижимая носы к оконному стеклу, мы, два третьеклассника, обсуждали, что делали бы мы, получив в руки машину времени. Первые рассказы Лема (по-моему, «Мышь в лабиринте») попались мне в 1960 году, вскоре после того как я начал читать по-польски. Тогда же, осмелев, я написал сердитое письмо в редакцию научной фантастики при издательстве «Молодая гвардия», допытываясь, почему они издают смердящих Немцова и Казанцева, когда на свете есть восхитительный и вдохновляющий Лем. Редактор Белла Клюева в ответ призналась, что впервые слышит имя Лема и предложила мне самому перевести что-нибудь и прислать им «для ознакомления». Так началось мое знакомство с Лемом в качестве переводчика, которое на долгие годы привело меня в фантастику. Мы с покойным Евгением Вайсбротом перевели его (первый на русском) роман («Возвращение со звезд»), потом были «Рассказы о пилоте Пирксе» и, наконец, «Глас Бога». Когда Лем приехал в Москву (чтобы там поссориться с Мосфильмом из-за извращенного – и упрощенного – Тарковским «Соляриса»), я познакомился с ним в третий раз – уже лично. Но переписываться начал несколько раньше, когда московские издательства стали всерьез интересоваться – что бы еще такое у Лема перевести. Хорошее было время, сегодня даже не верится. Впрочем, слово «переписываться» неточно – были отдельные всплески, продолжившиеся и после того, как я в 1975 голу уехал в Израиль и стал здесь редактором журнала «22». Я посылал Лему наши журналы по мере их выхода, иногда присоединяя к посылке письмо и – к чести Лема – всегда получая от него ответ. Я утомлял его своими рассуждениями о фантастике, он предпочитал говорить о более близком и наболевшем. Постепенно, однако, мои связи с фантастикой рвались, и переписка увяла тоже. Часть писем Лема у меня, к сожалению, пропала, а те, что случайно сохранились, – вот они; по-моему, они заслуживают внимания, потому что глубоки, содержательны и интересны еще и сегодня. Мне жаль, что я не сохранил все.

Рафаил Нудельман

ЧАСТЬ І

14 сентября 1965 года, Краков

Дорогой Пан,

благодарю за письмо. Начиная от конкретных дел, – боюсь, что я не смогу представить редакции «Молодой гвардии» никакую новую повесть, потому что у меня ее нет. На самом деле я издал в Польше 20 томов, – но если подходить к делу реально, мои романы или уже переведены у Вас, как «Астронавты», «Магелланово Облако», «Солярис», «Возвращение со звезд», или в работе, как «Эдем», или же, как «Рукопись, найденная в ванне» или «Расследование», не имеют шансов (nota bene, что касается «Расследования», то я и не жалею об этом, потому что я недоволен этой позицией сейчас). Остальное, это сборники рассказов, из которых часть опять же переведена, а часть или в работе, как из двух последних томов («Кибериада», «Охота»), или также не имеет реальных шансов. Ясно, что также не подходят ни «Диалоги», ни «Сумма технологии», поскольку это не беллетристика. (Я еще забыл о «Непобедимом», который также уже опубликован.) Итак, можно было бы что-то поискать в сборниках рассказов («Лунная ночь», «Вторжение с Альдебарана», «Книга роботов»), что еще не переведено у Вас, но это будет наверняка или позиция слабая, а значит, непригодная для перевода, или такая, которая – по разным причинам – не сможет быть напечатана (как «Дневник»[1] из «Лунной ночи»).

Однако я не хотел бы заканчивать этим отрицательным выводом ответ на Ваше письмо, показывающее, как печалит Вас ситуация с так называемой фантастикой. Прежде всего я хотел бы сказать Вам, что иерархия американских авторов в Вашей стране не имеет ничего общего с оценкой их в США. Так, например, у Вас высоко оценивают Брэдбери и Азимова, в качестве предшественника считая Уэллса. Тем временем в большой, насчитывающей более 1000 страниц истории американской литературы 1964 года, солидной коллективной работе, даже в алфавитном указателе вообще не фигурирует понятие «science fiction». Там обсуждают четверто- и пятеростепенных романистов XVIII или XIX века, но фамилия Брэдбери, не говоря уже об Азимове, вообще даже не упоминается. Они не обсуждают и не осуждают такое писательство с точки зрения литературы, а только и попросту тотально игнорируют существование этого направления. Как видите, ситуация и там не слишком розовая, – а ведь от ИСТОРИЧЕСКОЙ работы следовало бы требовать по крайней мере того, чтобы она подавала ФАКТЫ. Неважно, будет ли кто-либо осуждать science fiction, но лишь умственно отсталый или другой какой сумасшедший может считать, что ничего подобного вообще нет на свете и никогда не было.

Так что американская фантастика систематически понижает свой уровень, причем это происходит с двух сторон: во-первых, со стороны литературной критики, то есть снаружи, а во-вторых, из-за того, что сами творцы этого вида полностью поддались натиску коммерциализации. По моему мнению, Азимов является – в масштабе так называемой «обычной литературы» – второстепенным писателем, а Брэдбери, который пишет лучше его на целый уровень, проявляет склонность, особенно в последних книгах, к растапливанию интеллектуальной концепции в сказочно-сентиментальных грезах, что приводит к печальным результатам. Во всяком случае, я лично предпочитаю его ПОСЛЕДНИМ книгам иные, например, Фрица Лейбера[2], в литературном отношении, наверное, более слабые, зато содержащие прочный рациональный костяк, что я очень высоко ценю в литературе. Впрочем, речь не о моих оценках. Важно, если дела пойдут лучше, нежели выглядят сейчас, то ваша фантастика имеет все шансы на развитие, но для этого, во-первых, она должна отойти от американской линии развития, в некоторой мере отказываясь от приключенчества, техницизмов, языкового убожества, слабости разработки сюжетов и характеров, а во-вторых, она должна по-настоящему стать тем, что сейчас мы видим лишь в слабых проявлениях; я имею в виду социальную утопию, какую можно увидеть, например, в некоторых вещах Стругацких («Трудно быть богом»). Для этого необходим концептуальный и философский размах, склонность к гибридизации жанров, осознание того, сколь несовременными в художественном смысле методами, в том числе и стилистическими, оперирует до сих пор так называемая s-f. Я думаю, что если бы в эту область могли вторгнуться подготовленные философически, кибернетически, физически поэты-лирики, то мы дождались бы действительно значительных и новых явлений. Мне представляется, что в литературе решают, во-первых, произведения, во-вторых, произведения, и в-третьих, тоже произведения, что, впрочем, Вы прекрасно понимаете сами, как я вижу из Вашего письма. Экзегезы, монографии, критические толкования приходят со временем – высказывающая пожелания критика, тянущая новый жанр на вершины, это то же самое, что открытие кредита в большом банке, – но если она может облегчить получение этого кредита, то лишь реальные творческие инвестиции, достижения могут этот кредит оплатить. Иначе мы останемся при голых пожеланиях и одних «если бы да кабы» (чего бы не произошло, если бы появились в S-F шедевры мирового масштаба).