Ванда Василевская - В Париже и вне Парижа

Мои любимые! Вы, кто в кровавые черные дни, за решетками фашистских тюрем, за стенами концлагерей высоко держали знамя нашей Родины, вы. без колебаний рисковавшие своей жизнью, чтобы спасти других, вы, служившие высоким примером и образцом, примите привет от десятков и сотен французов и француженок, чтущих ваши имена, как святыню, и вспоминающих о вас со слезами благодарности. От французов и француженок, которых вы спасали от смерти и оподления, которым вы навсегда внушили любовь и доверие к нашему великому народу.

И когда потом на стадионе Буффало мы увидели десятки и сотни надписей: «Не позволим послать нас на борьбу против героев Сталинграда!», — то мы знали, что для этих людей наша страна перестала быть чем-то далеким и неведомым; что кроме Истории, которая говорила о нашей стране мощным голосом победоносных боев нашей армии, им говорили о ней, о нашей Родине, простыми сердечными словами наши простые героические люди, и потому в их памяти этих слов не стереть никому!

Там, в Фонтенбло, заседает штаб Монтгомери. В министерство иностранных дел и в министерстве внутренних дел интригуют и орудуют американские чиновники. Подписывает пакты и договоры правительство, голос которого — это не голос французского народа.

Но мы-то слышали голос нации, голос народа. Этот голос могуч и грозен, он может, как гром, ударить в небе Парижа.

И вот, когда наступает час отъезда, словно грязная пена, тает воспоминание о хриплых куплетах, о гирляндах обнаженных тел в кабаре, о мистических пьесах, извлекаемых из архива на потребу нынешних дней. В сердце остается лишь мощный и грозный лик подлинного Парижа — Парижа, который штурмовал Бастилию, сражался на баррикадах Коммуны, героически сопротивлялся фашистским захватчикам и который жив, существует и грозно заявляет о своем существовании.

И мы повторяем про себя то, что сказал на стадионе Буффaло с такой нежной любовью, с такой гордостью Лоран Казанова:

— Это Париж!

Перевод с польского Е. Усиевич