Валентин Распутин - У нас остается Россия

Сегодня нет тайны в том, что считать за возрождение России, хотя и пытаются возрождение подменить перерождением, духовным, культурным и экономическим пленением. Отвалившись от давившего до беспродыха валуна приказной власти, она как никогда близка к национальной мобилизации и выздоровлению. И от этой близости и досягаемости - как никогда далека. Едва поднявшись с колен, она обнаружила, что находится на узком гребне, по обе стороны которого разверзаются пропасти. Влево скользнешь - голову сломишь, и вправо - себя не узнаешь. Завистники чужой жизни и запродажники, а также рвущиеся оседлать ее бесы из нутра новой революционной интеллигенции раскачивают Россию из стороны в сторону; каждое движение ее по гребню к спасительному расширению вызывает дружные возмущенные вопли. «Что-то будет?» - этим встречает нас каждое утро и провожает каждый вечер. Дойдет ли? Не оборвется ли всего в двух-трех шагах от желанной цели? А если оборвется и попадет в лапы цивилизованных шкуродеров - новой изнанки, ново -го вытаптывания и выламывания ей не выдержать. Тогда можно заказывать поминки.

Радикальная интеллигенция в последнее время, кажется, начинает понимать необходимость поостыть - во имя собственного же спасения; но, во-первых, нутро, питающееся духом нигилизма, не пущает, а во-вторых, уже не ей принадлежит право выбора. Его перехватила вызванная ею сила из отечественного беспределья, которую и сами учителя вынуждены со страхом называть чернью. Она чернь и есть, но не по социальному положению, а по духовному крапивничеству, по авантюризму, деятельному злу и политическому мошенничеству. Ей любое море по колено, любая опасность нипочем. Уголовник, ставший «народным» избранником в органах власти и занявший кабинет своего судьи, - один ее образ; услужливый темным страстям и глумливый над моралью журналист -другой. Для «культурной» интеллигенции распахнуты все ворота, рукопожатство своих и чужих растлителей перегородило над государственными границами горизонты. Искать сотрудничества с любым языком для заглушения и разрушения своего становится признанной печатью деловых отношений.

Нет нужды задаваться вопросом: откуда они? да неужели они не понимают? Все понимают, ибо только в подобном ремесле и раскрываются их таланты. На ослабленном теле неизбежно появляются паразиты; России недостало и половины времени, чтобы восстановить подорванные силы, как снова из огня да в полымя: из чумы да в холеру - тут уж не до социальной и нравственной гигиены. Еще десятки лет назад звучали предупреждения (конечно, негласные) о последствиях массового поднево-лья, которое в условиях грубого атеизма, без христианского чувства прощения грозит тяжкими плодами цинизма и злобы. Сегодня мы пожинаем их небывалым урожаем. «Аз воздаю» звучит миллионными протестами и проклятиями, направленными по слепоте в первых попавшихся и бьющих по России: в нее не промахнешься, и ей не привыкать ходить в виноватых за все, что было, есть и будет. Ей не привыкать принимать на себя вину, но и им, выросшим из ее боли, не привыкать бросать камнями за то лишь, что она не отвечает их представлениям о земле обетованной.

Вспомним Иоанна Златоуста: «Творить милостыню -дело более великое, чем чудеса». Не чудес следует ждать от России, которые бы всех утешили и ублаготворили, неоткуда их взять ей, и великим даром само по себе надо считать, что она еще жива; как и она не может рассчитывать на скорое исцелительное чудо от нас. Но больше всего нуждается она в нашем милосердии, в том, чтобы по крупице и по капле принесли мы ей свою преданность, веру, любовь, труды, чистоту помыслов и чистоту жизни, разделили бы между собой ее страдания, поклонились за мученичество, встали крепкой защитой против бесей, истязающих ее плоть и дух... Чтобы как дыхание приняли мы ее в душу, заговорили ее словом, согласились на единые перемоги... Не соль посыпать на раны ее, не проклинать и не взыскивать за бедствия и нищенство, не продолжать их раздорами нужно России, а это, это, это...

1990

Здесь правильно говорили о том, что у нас вкус борьбы не угасает, только меняются теперь ее адреса. Прежде мы боролись, как я однажды сказал, с противниками, меня поправили - с оппонентами. Пусть будет с оппонентами. Но теперь эта борьба пришла во внутренние ряды. А дальше? Будем брататься с теми, кого называли противниками, или пойдем в этой борьбе дальше и начнем взыскивать с России и набрасываться на народ? Тем более что такое в нашей истории уже было. Чему научило нас прошлое и научило ли оно все-таки чему-нибудь?

За три последних года, когда вместе с крушением прежней России сокрушена была система государственной поддержки творческих союзов, мы пережили многое. Пережили разделы и переделы внутри писательских организаций, травлю «демократической» прессы, призывы к расправе над нами во время «крестовых походов». Но самое неприятное - пережили развал государственных издательств и отлучение нас от издательств коммерческих.

Были моменты, когда казалось, что нас предал и читатель. Мы теряли общеписательскую собственность, которая позволяла рассчитывать на материальную поддержку, была определенной защитой нашего рабочего места. Но стократ хуже - случались тяжелые моменты, когда теряли уверенность, выдержит ли дьявольское глумление над собой отечественная литература и нужны ли ей наши перья.

Многие писатели, чтобы выжить физически в новой, безжалостной России, вынуждены были оставить письменный стол и пойти в сторожа, дворники, истопники... Места знакомые: не один из нас начинал свой творческий путь, когда искал в молодости занятий, которые давали кусок хлеба и оставляли время для работы над рукописями. Но на склоне лет - это, в сущности, творческая смерть.

Я сегодня скорбной памятью склоняюсь вслед ушедшим из жизни, со скорбью же мы должны склониться перед ушедшими из литературы по нужде, среди которых немало мастеров.

«Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые...»? Можно согласиться с поэтом об избранничестве свидетелей и участников великих событий, сдвигающих миры. Но когда «минуты роковые» превращаются в годы моровые, историческая удача присутствия убивается тяжестью физического и нравственного истязания, отчаяния от картины непрекращающегося разрушения.

Все мы так или иначе несем в себе грех вины за содеянное с Россией, потому что еще десять лет назад не было в России более сильных людей, чем писатели. Общество с удовольствием позволяло себе смеяться над политическими вождями, не доверяло ученым, с тревогой наблюдало явившееся из «образованщины» национальное перерождение технической интеллигенции. Но кто, вспомним, позволил бы себе усомниться в искренности Федора Абрамова, Сергея Залыгина, Юрия Бондарева, Виктора Астафьева, Василия Белова и других, бывших воистину народными писателями, к слову которых жадно прислушивались? Доверие и уважение к ним снизу заставляло считаться с ними и на верхах.