Газета Завтра - Газета Завтра 609 (30 2005)

С.Я. Сейчас мы наблюдаем потрясающий интерес к русскому искусству, связанный с олигархами. Я имею в виду аукционы. Трудно было предположить лет десять назад, что, скажем, на "Сотби", на "Кристи" будет такой успех классического русского искусства XIX века, причем знаковых фигур, которые раньше нам приводили как отрицательные примеры. Мол, ты шишкинист, и выше твой нос не поднимается. Или — раз ты любишь Айвазовского, твоя мещанская суть тут и остановится. И вдруг на последнем аукционе в Нью-Йорке цены на этих мастеров просто запредельные. Листаю каталог, и мне, с одной стороны, радостно, что наконец-то, оценили, потому что до сих пор какой-нибудь средней руки англичанин или француз шел на 100 порядков дороже, чем русский. Мне, например, очень приятно, что такой успех у работ Бориса Григорьева. Раньше они продавались за 5 тысяч, за 10. Прекрасно знаю творчество этого художника, пытался вывезти его наследие в Россию, встречался с сыном. Мы должны были обеспечить его старость во Франции. Не получилось. Он умер, наследие распродаётся. И вот я вижу в каталоге, что работы Бориса Григорьева за миллион уходят. Это с моей точки зрения, опять-таки свидетельство того, сколь неоправданно безоглядное увлечение Западом с нашей стороны.

Да, я не устаю лжепатриотам напоминать, что Успенский собор Московского Кремля Фиораванти строил, Петербург — французы и итальянцы вместе с русскими мастерами. И икона русская интернациональна, как интернационален космос. Но когда нам твердят про окно в Европу, это требует уточнения. Такой авторитетнейший ученый, как академик Янин, любит говорить: "Какое окно в Европу? Какой Петр? У нас Новгород в XIV, в XIII веках через двери ходил в Европу". Не окно — двери были в Европу. Это тоже ведь пришло из Европы, не у нас выросло. И поэтому, Володя, мне очень важен как раз твой взгляд на русское пространство. Я чувствую, что ты этот вопрос задаешь не просто так, он тебя волнует. Как ты мыслишь выход в это пространство для художников твоего поколения, твоего круга? Сейчас связь прервана, или она просто ослабела и есть надежда? Я-то считаю, что русскость, не в ложно патриотическом понимании, а как бытование наше национальное, не может исчезнуть совсем. Иначе конец миру. Это моя точка зрения.

В.Н. Что я имею в виду под пространством? Разумеется, прежде всего, это и совершенно другая география и топография нашего государства. Как художник я представляю себе нашу страну белой, поскольку мы покрыты снегом. И вот эта белая страна символизирует очень многие интересные факты самого искусства — оно как бы само белое, как пространство. В этом мне очень близок Кандинский, который писал о белом как о цвете окончательном. Эскимос видит двадцать оттенков белого. Он видит двадцать оттенков снега. Белое как окончательный цвет переходит у нас и в икону — как в окончательное явление.

Очень много символического в цвете. Допустим, "синий", я считаю, принадлежит России. На Западе есть голубой, голубовато-зеленый, но это не то, что наш синий. Во многих работах Любови Поповой мы видим, как работают белый, красный, черный. Она удивительный художник. Некоторые пытаются ее подвести под Малевича, но это совершенно неоправданное сближение. У Поповой очень чувственный образ русского пространства. Это не значит, что французское или немецкое пространство хуже русского, но оно другое. Я, например, живя на Западе уже довольно много времени, понял, что если у нас цветотон, то на Западе цветосвет. То есть у них цвет как бы окрашен светом, на манер, скажем, витража. В моем представлении они очень витражные художники. Конечно, Кандинский близко подходил к цветосвету, я это почувствовал, живя там.

Икона русская, особенно древняя, в которой был и цветотон, и цветосвет, — это уникальное явление, и в нем ты можешь себе представить чувственный образ художника. Честнейшие они были, русские художники, и честность их во многом определялась непосредственным контактом с природой. По сравнению с Западом наши художники невероятно близки к ней. Причем не только пейзажисты, абсолютно все. Скажем, Репин, который писал "Государственный совет". Природа дает нам уникальную возможность увидеть это пространство. Но иногда художников уводят и другие ситуации — карьерные, коммерческие и тому подобные. Здесь вопрос не осуждения и даже не предложения, просто я рассуждаю об этом факте. Или акте творения русского искусства.

С.Я. Володя, опять же снимая шляпу перед моими сверстниками, работавшими не благодаря, а вопреки, я все больше начинаю понимать смысл государственности, будь то государственность египетских фараонов, государственность античности или более близких к нам времен. Недавно по телевидению спорили о зависимости художника от властей предержащих. И господин Познер сказал, что в Древней Греции такого не было. Мол, греческие художники творили свободно. Ну, это историческая безграмотность. Достаточно вспомнить Перикла, который чуть ли не Праксителю советовал, как скульптуры делать, и наблюдал за работой Фидия. А египетские фараоны давали указания, какими должны быть пирамиды, погребаемые мумии, позднее — фаюмские портреты. Мы знаем прекрасно, что и заказчики монастырей и икон это тоже власти предержащие. И все итальянское Просвещение делалось на заказчика. Другое дело, какой заказчик. Просвещенный — и Леонардо будет работать. Не просвещенный — и Микеланджело кисть запустит в Папу, который, так сказать, сует нос не в свои дела. С моей точки зрения, порядок это все-таки не зажим, не манежная история, не "бульдозерная выставка".

Сегодня у нас вроде, что хочешь, то и делай. И в литературе, и в музыке, и в нашем любимом изобразительном искусстве. Я далеко не крайний последователь монархических принципов, хотя знаю, что Россия стояла на имперских основах, и никуда от этого не денешься. Там было много положительного, были и отрицательные вещи, как во всяких режимах. Но то, что сейчас, ссылаясь на свою неофициальность, негодяй рубит иконы в Манеже и называет это искусством; то, что в Сахаровском центре, посвященном, казалось бы, символу свободолюбия, устраивают выставку с оскорблением религиозных чувств людей, живущих в этой стране; то, что в Москве проходит биеннале, где экскременты и матерные надписи подаются как произведения искусства, способно вызвать только раздражение против нынешней псевдодемократии.

Разве это имеет хоть что-то общее с трудом и подвигом авангардистов 20-30-х годов, попавших в жернова социальных преобразований? Вспоминаются та же Попова, Розанова, Удальцова. Недавняя выставка их работ имела хорошее название: "Русские амазонки". Они ими и были, мы знаем и про нищенское существование, и про гонения. А что устраивают эти отвязанные и поддержанные государственно мальчики и девочки? После вернисажа Наташи Нестеровой в ЦДХ на Крымском валу моя дочка со своей подружкой-художницей зашли на открытие гельмановского действа. Рассказывают, что как будто сверху в преисподнюю попали. Матерщина во время официального открытия! Не знаю, как у них называется поедание кондитерского торта в виде трупа Ленина, кажется арт-факт. Но больше всего бесит, что на все это тратятся государственные деньги. Вот и на биеннале Агентство по культуре и кинематографии отпустило колоссальную сумму. А мы выпрашиваем крохи, чтобы музей или памятник очередной не погиб.