Ричард Сеннетт - Коррозия характера

«Вещи должны оставаться цельными», — заявил мне Рико. И опять я сначала не очень уловил его мысль, тогда он пояснил, что имел в виду, на примере просмотра телепередач у них дома. Рико и Жанетт, что весьма необычно, ввели в доме правило обсуждать с сыновьями степень соответствия между кинофильмами или программами, которые мальчики смотрели по телевизору, и событиями, отраженными в газетах: «Иначе это просто некая мешанина из образов». Но большинство из этих связей касалось насилия или феноменов сексуальности, которые дети видели по телевидению. В свое время, его отец, Энрико, постоянно пользовался маленькими притчами, чтобы, поучая детей, лучше донести до них какие-то правила поведения; эти иносказания он заимствовал из опыта своей работы в качестве уборщика, например: «Нельзя не замечать грязь, ведь она сама по себе не уйдет». Когда я познакомился с Рико, в бытность его еще подростком, он воспринимал эти домашние образцы мудрости с известной долей стыдливости. Поэтому сейчас я спросил Рико, придумывает ли и он такие притчи или же просто извлекает этические правила из своего трудового опыта. Рико сначала ушел от прямого ответа: «Телевидение не так много показывает и говорит об этом». А затем сказал: «Ну, нет, я не говорю в таком стиле».

Поведение, которое приносит успех или просто обеспечивает выживание на работе, мало что может дать Рико для модели роли родителя. Действительно, для этой современной пары проблема носит противоположный характер — их заботит, как уберечь свои семейные отношения и не поддаться поведению краткосрочного типа, умонастроению «здравствуй-прощай», и, прежде всего, не поступиться такими ценностями, как преданность и причастность, которые обесцениваются на современной работе. На место хамелеоновских ценностей новой экономики, вроде формального долга, семья, какой ее видит Рико, должна поставить ценности доверительности, причастности и целеустремленности. Это достоинства долгосрочного характера.

Такой конфликт между семьей и работой ставит некоторые вопросы и о самом опыте взрослого человека. Как можно преследовать долгосрочные цели в обществе краткосрочного типа? Как могут поддерживаться в нем долговременные социальные отношения? Как может человеческое существо разработать нарратив своего самоосуществления и сконструировать историю своей жизни в обществе, «составленном» из эпизодов и фрагментов? Вместо этого новая экономика питается опытом, который текуч и кратковременен, меняется от места к месту, от работы к работе. Если бы я мог сформулировать дилемму Рико более масштабно, я бы сказал, что капитализм краткосрочного типа угрожает подвергнуть коррозии его характер, особенно те качества характера, которые связывают человеческие существа друг с другом и которые дают каждому из нас чувство устойчивого и поддерживаемого «Я».

К концу обеда мы оба погрузились в собственные размышления. Четверть века назад я полагал, что поздний капитализм достиг чего-то вроде своего конечного осуществления, при котором если даже и было больше рыночной свободы и меньше правительственного контроля, «система» тем не менее проникала в повседневный опыт людей, что она, как всегда, делала, используя факторы успеха и неудачи, доминирования и подчинения, отчуждения и потребления. Для меня самого вопросы культуры и характера вполне укладывались в эти знакомые категории. Но сегодня опыт молодого человека не может быть «схвачен» этим старым укладом мысли.

Разговор о семье, очевидно, заставил и Рико погрузиться в раздумья о своих этических ценностях. Когда мы направились в хвост самолета покурить, он вдруг сказал, что в прошлом был либералом, в великодушном американском смысле этого слова, что подразумевало стремление заботиться о бедных и хорошее отношение к меньшинствам, наподобие черных или гомосексуалистов. Нетерпимость Энрико по отношению к черным и к иностранцам заставляла его сына испытывать стыд. Хотя, как говорит Рико, с того времени, как он сам начал работать, он стал «культурным консерватором». Как и большинство его сослуживцев, он поносит «социальных паразитов» — они воплощены для него в фигуре женщины-матери, которая, сидя на пособии, тратит государственные чеки на выпивку и наркотики. Он также уверовал в твердые драконовские стандарты общественного поведения, которые противостоят ценностям так называемого «либерального воспитания», некоего подобия свободной дискуссии на производстве. Пример этого общественного идеала, по мнению Рико, — предложение, которое сейчас циркулирует в некоторых консервативных кругах: забирать детей у плохих родителей и помещать их в приюты.

Мое боевое оперение пришло в движение, и мы яростно заспорили, утопая в клубах дыма, который поднимался над нами. В начале мы не слушали друг друга. (Когда я просматриваю мои заметки, я понимаю, что Рико даже немного нравилось провоцировать меня.) Он знал, что его культурный консерватизм — это просто некое идеализированное символическое сообщество. На самом же деле он не стремился к тому, чтобы упрятать детей по приютам. У него, конечно, было мало взрослого опыта того консерватизма, который оберегает прошлое, например, другие американцы относились к нему каждый раз, когда он переезжал на новое место так, как будто бы его жизнь только начиналась, а прошлое предавалось забвению. Культурный консерватизм, на который он «подписался», принимает форму завета поддерживать связность, которая, как он чувствует, отсутствует в его жизни.

Что же касается семьи, то его ценности не просто вопрос ностальгии. На самом деле Рико не нравилась та практика родительского правления, которую на нем отработал Энрико. Он не хотел бы вернуться к тому линейному времени, которое определяло существование Энрико и Флавии, даже если бы и мог. Он посмотрел на меня с некоторой неприязнью, когда я сказал ему, что, будучи университетским профессором, имею пожизненное рабочее место. Он рассматривал неопределенность и риск, как вызов, продуцированный работой; в качестве консультанта он научился быть адаптивным командным игроком.

Но эти формы гибкого поведения не помогали Рико, когда он выступал в роли отца или члена «общины», ведь он хотел поддерживать устойчивые социальные связи и предложить своим детям надежное «руководство». А это противоречило разорванным связям на рабочем месте, дурному предчувствию, что его дети могут стать «крысами с проспекта». Всему этому Рико и противопоставлял идею долговременных ценностей. И, таким образом, попадал в ловушку.

Все особые ценности, на которые он ссылался, — это утвердившиеся, устойчивые правила: некий родитель твердо говорит «нет»; некое сообщество предписывает трудиться; иждивенчество является злом. «Причуды» обстоятельств исключаются из этих этических правил, ведь именно от этих случайных превратностей Рико и хочет защититься. Но трудно воплотить в жизнь такие «вневременные» правила.