Антон Носик - Изгои

Думаю, любому практикующему юристу понятно, какие именно изъяны в приговоре первой инстанции подлежат оспариванию в Мосгорсуде. В основном я изложил их в своем последнем слове:

— не доказан преступный умысел;

— не доказана общественная опасность деяния;

— не указаны конкретные высказывания, признаваемые экстремистскими;

— существенные документы в деле (экспертиза МИЦ) проигнорированы, в нарушение 49-й статьи Конституции;

— мое право на защиту нарушено отказом судьи от приобщения к делу заключения культурологической экспертизы и от вызова свидетеля-эксперта, о допросе которого мы ходатайствовали;

— за год, прошедший со времени публикации поста в ЖЖ и эфира на «Эхе», ни тот, ни другой материал не был признан экстремистским в установленном законом порядке.

И, очевидно, оспариванию подлежит мера наказания из июльского «пакета Яровой», примененная задним числом к деянию 2015 года. Это грубое нарушение положений ст. 9 УК РФ «Действие уголовного закона во времени», где простым русским языком сказано:

Преступность и наказуемость деяния определяются уголовным законом, действовавшим во время совершения этого деяния.

«Адвокаты» и «юристы», ухитрившиеся не приметить даже этого слона в моем приговоре, всего лишь расписываются в собственной некомпетентности. Хочется надеяться, что никому из них не суждено представлять интересы обвиняемых в судебном заседании.

Сегодня состоялось предпоследнее заседание Пресненского районного суда по моему уголовному делу.

Моим допросом закончилось судебное следствие, затем состоялись прения. Это тот интересный момент, когда обвинение (в моем случае — капитан юстиции Екатерина Сергеевна Фролова из прокуратуры ЦАО) сообщает суду, какую меру наказания оно просит назначить подсудимому. В моем случае, с учетом отсутствия предыдущих судимостей, исключительно положительных характеристик и наличия малолетнего ребенка на иждивении, обвинение попросило сакральную двушечку. То есть два года лишения свободы с отбыванием наказания в колонии общего режима.

Отдельно хотелось бы сказать пару слов про мое якобы признание, что я «перегнул палку». Это там какой-то корреспондент (не отследил, какого агентства) недослушал, недопонял, пропустил вопрос судьи, привел десятую часть моего ответа — и вот уже читаю во всех заголовках, что я что-то там вдруг признал в ходе допроса.

На самом деле это был довольно длинный и обстоятельный диалог с судьей, стенограммы которого у меня под рукой нет, но смысл такой:

«СУДЬЯ: Вы признаете, что во время эфира на «Эхе Москвы» перегнули палку?

Я: Разумеется, признаю. В программы «Эха Москвы», которые называются «Особое мнение» и «Персонально ваш», гостей именно затем и зовут, чтобы они там перегибали палку, высказывали свое пристрастное личное мнение в самых категорических и провокативных выражениях. Это ровно тот самый разговорный блок в эфирной сетке, куда зовут всяких Прохановых, Пушковых и прочих мечтателей о «радиоактивном пепле», чтобы они перегибали палку и провоцировали слушателей радиостанции на собственные мысли по обсуждаемым вопросам… Только я не вижу в таком перегибании палки предмета для рассмотрения в уголовном суде».

Мой ответ был примерно вдвое длинней, но такова суть.

Я как считал, так и продолжаю считать, что высказал свое личное мнение, имею на это полное право, и намерен высказывать его впредь, по любым вопросам, без цензуры и без оглядки на чьи-либо вкусы. Никто не обязан меня читать, никто не обязан слушать меня на «Эхе Москвы», никто из моих читателей и слушателей не обязан со мной соглашаться. Но мое право говорить то, что я думаю, защищено Конституцией.

Тут нет и никогда не было никакого состава уголовного преступления.

В моем понимании «уголовным преступлением экстремистской направленности» являются призывы к совершению правонарушений на почве национальной или религиозной ненависти. Вербовка в ИГИЛ, в «Хизб ут-Тахрир», подстрекательство к нападениям на инородцев…

Таких призывов ни в моем посте про Сирию, ни в моем выступлении на «Эхе Москвы» не содержалось. В обвинительном заключении по моему делу тоже нет никаких призывов.

Поэтому мое уголовное дело я считаю нецелевой тратой сил и ресурсов всех задействованных в нем ведомств — включая и ГУПЭ МВД, и департамент ЗКС ФСБ РФ, и СК РФ, и прокуратуру, и Минюст, и Пресненский межмуниципальный райсуд, и Мосгорсуд.

Если бы все эти ресурсы направить в полезное русло — можно было бы предотвратить немало преступлений экстремистской направленности.

Но нет худа без добра, и есть безусловная польза во всем этом моем уголовном деле.

У нас в России сегодня возбуждается больше 500 уголовных дел в год по поводу постов в ЖЖ, ФБ и ВК, по поводу лайков, ретвитов, перепостов картинки и текста из пабликов ВКонтакте (5 лет назад счет подобных дел шел на десятки). Дела возбуждаются не только по «гуманным» экстремистским статьям, но и по вполне «расстрельным» террористическим, с огромными сроками. При этом в Москве до сих пор самый частый приговор — денежный штраф. А в регионах вовсю сажают. И даже если речь идет не про Кунгурова, сидящего с июня в СИЗО далекой Тюмени, а про инженера Бубеева, осужденного на 2 года и 3 месяца в ближней к нам Твери, на эти процессы никакую федеральную прессу калачом не заманишь. По абсолютно нелепым обвинениям людей гноят месяцами в СИЗО, запирают в психушках с аминазином под предлогом «освидетельствования» и потом отправляют по этапу за «преступления против конституционного строя» — кого за высказанное собственное мнение, а кого и за поддержку чужого.

Мой процесс — та трибуна, с которой об этом непотребстве можно не только рассказать всей большой стране, но и наглядно показать на живом примере. Чтобы об эксцессах «палочной системы» в антиэкстремистских конторах услышали и написали те самые федеральные СМИ, которым до сих пор не было дела до Кунгурова и Бубеева, Лузгина и Кормелицкого, Краснова и Ефимова. 420 страниц моего уголовного дела — адский компромат на всех бездельников, состряпавших мое обвинение из говна и палок. А для моего адвоката Сергея Бадамшина этот процесс — важная часть подготовки иска в Конституционный Суд об отмене ст. 282 УК РФ и других статей, вводящих уголовную ответственность за преступления мысли.

Так что я знаю, зачем иду по земле, как пел покойный друг мой Саша. Мне будет легко улетать. Советы «срочно сбежать» мне неинтересны. Я ровно затем тут и нахожусь, чтобы эта палочная система сломала об меня зубы. Кто-то же должен напомнить туфтовым сталинистам, что у них картонный ус отклеился. И их жажда сакральной «двушечки» пусть на мне и закончится.