Фил Найт - Продавец обуви

За наших американских друзей !

За наших тайваньских друзей !

После очередного глотка воды с повышенным содержанием алкоголя Горман бросил на меня панический взгляд. «Боюсь, я сейчас отключусь», — сказал он.

«Выпей еще водички», — сказал я.

«Странный вкус».

«Да не-ет!»

Несмотря на то что я слил свою выпивку в Гормана, я был будто в дурмане, когда добрался до своего номера. У меня возникли проблемы с тем, как забраться в постель. Точнее, проблема в том, как найти ее. Я уснул в тот момент, когда чистил зубы. Уполовинил процесс чистки. Некоторое время спустя я проснулся и попробовал найти свои запасные контактные линзы. Нашел. А затем уронил их на пол.

В дверь постучали. Горман. Он вошел и спросил меня что-то о маршруте наших поездок на следующий день. Увидев меня ползающим на четвереньках в луже того, что изверг мой желудок, в поиске контактных линз, он спросил: «Фил, ты в порядке?» — «Следуй за своим наставником», — пробормотал я.

В то утро мы вылетели в Тайбэй, столицу, и посетили там еще пару фабрик. Утром мы прогулялись по дороге Синьшэн-Саут с десятками расположенных вдоль нее святилищ и храмов, церквей и мечетей. Местные жители называли ее Дорогой в небо. Я сказал Горману, что Синьшэн в переводе означает «Новая жизнь». Когда мы вернулись к себе в гостиницу, ко мне поступил странный и неожиданный звонок. Джерри Шей «свидетельствовал свое почтение».

Я уже встречался с Шей. На одной из обувных фабрик, которые посетил годом ранее. Он работал на «Мицубиси» и на великого Йонаса Сентера. Он произвел на меня впечатление своей энергией и трудовой этикой. И молодостью. В отличие от всех других «псов с обувкой в зубах», с которыми мне доводилось встречаться, он был молод, где-то двадцать с небольшим, но выглядел намного моложе. Как ребенок-переросток. Он сказал, что узнал о том, что мы на Тайване. А затем, как оперативник из ЦРУ, добавил: «Я знаю, почему вы здесь…»

Он пригласил нас посетить его в его офисе — приглашение, которое, похоже, указывало на то, что теперь он работал не на «Мицубиси», а на себя.

Я записал адрес, где располагался офис Шей, и подхватил Гормана. Консьерж в нашей гостинице нарисовал нам схему, как проехать, но она оказалась бесполезной. Офис Шей находился в той части города, которая не была нанесена на карту. В худшей части. Мы с Горманом прошли через лабиринты переулков и закоулков без названий. «Ты таблички с названием улицы не видишь?» — «Да я саму улицу еле различаю».

Раз десять мы терялись, плутая. Наконец нашли. Массивное здание из старого красного кирпича. Внутри обнаружилась хлипкая лестница. Ее перила отвалились, как только мы прикоснулись к ним, поднимаясь на третий этаж по каменным ступеням с глубокими следами от тысяч ботинок, ступавших по ним.

«Войдите!» — крикнул Шей, как только мы постучали. Мы нашли его сидящим посреди комнаты, которая походила на гнездо гигантской крысы. Везде, куда бы мы ни посмотрели, была обувь, только обувь и груды разрозненных частей обуви — подошвы, шнурки, язычки. Шей вскочил на ноги, расчистил место для нас, чтобы мы могли сесть. Предложил нам чай. Затем, пока кипятилась вода, он приступил к обучению нас. Знаем ли мы, что в каждой стране мира существуют свои обычаи и суеверия относительно обуви ? Он схватил ботинок с полки и поднес его к нашим лицам. Знаем ли мы, что в Китае, когда мужчина женится, новобрачные забрасывают пару красных туфель на крышу дома, чтобы в брачную ночь все прошло благополучно ? Он покрутил туфлю в скудном дневном свете, едва пробивавшемся сквозь грязные оконные стекла. Он рассказал нам, на какой фабрике ее сделали, почему он считал, что она хорошо сделана, как можно было бы сделать ее еще лучше. Знаем ли мы, что во многих странах, когда кто-то отправляется в путешествие, добрым знаком считается бросить ему вслед ботинок ? Он схватил другой ботинок и, держа его в руке, как Гамлет держал череп Йорика, определил его происхождение, сказал нам, почему он плохо сделан, почему он скоро развалится, а затем с презрением бросил его в угол. Отличие одних туфель от других, сказал он, в девяти случаях из десяти зависит от фабрики. Забудьте про дизайн, забудьте про цвет, забудьте про все остальное, что связано с обувью, главная причина — в фабрике.

Я внимательно слушал и делал пометки, как Горман тогда, в самолете, однако я все время думал: это представление. Он устроил спектакль, пытаясь убедить нас. Он не понимает, что мы в нем нуждаемся больше, чем он в нас.

Теперь же Шей подошел к главному. Он сказал, что за небольшую плату он с удовольствием свяжет нас с лучшими фабриками на Тайване.

Здесь таился большой потенциал. Мы могли бы использовать кого-то непосредственно там, где разворачивалась наша работа, для того, чтобы прокладывать путь, делать представления, помогать Горману акклиматизироваться. Азиатский Джампьетро. Мы поторговались о комиссии всего несколько минут, и это была торговля в дружеской атмосфере. После чего мы пожали друг другу руки.

«Договорились?» — «Договорились».

Мы вновь присели и составили соглашение о создании на Тайване дочерней компании. Как назвать ее? Я не хотел использовать слово «Найк». Если мы когда-нибудь захотим заниматься бизнесом в Китайской Народной Республике, мы не должны быть связаны с заклятым врагом КНР. В лучшем случае это была слабая надежда, несбыточная мечта. Но все же. Поэтому я остановился на «Афине». Греческой богине, несущей Нику . «Афина Корп.». Таким образом я сохранил не отмеченную на карте, непронумерованную Дорогу в небо. Или представление «пса с обувкой в зубах» о небе. Стране с двумя миллиардами ног.

Я отправил Гормана домой вперед себя. Перед тем как покинуть Азию, сказал я ему, мне надо будет сделать короткую остановку в Маниле. По личному поручению, неопределенно сказал я.

Я полетел в Манилу, чтобы посетить обувную фабрику, очень хорошую. Затем, завершая старый круговой маршрут, я провел ночь в гостиничном люксе Макартура.

Вас запоминают по тем правилам, которые вы нарушили .

Может быть.

А может — нет.

Шел год Двухсотлетия, странный момент в культурной истории Америки, 365-дневная «лоллапалуза» (американизм XIX века, многогранное фестивальное действо со смешением всех жанров и видов искусства, торжество с различными культурными, политическими и прочими мероприятиями, длящееся длительное время. — Прим. пер .), в ходе которой страна занималась самоанализом, штудировала уроки основ гражданского общества и ночи напролет устраивала фейерверки. С 1 января по 31 декабря того года вы не могли переключиться с одного телеканала на другой, чтобы не попасть на очередной художественный или документальный фильм о Джордже Вашингтоне или Бене Франклине, Лексингтоне или Конкорде. И неизменно, будучи вставленной в эти патриотические телепрограммы, звучала «Минута в память Двухсотлетия» — специальное информационное обращение (в рамках ежедневных мероприятий государственной пропаганды на американском телевидении в соответствии с т. н. Соглашением об общественных услугах. — Прим. пер .), во время которого Дик Ван Дайк, Люсиль Болл или Гейб Каплан напоминали вам о каком-нибудь эпизоде, имевшем место в тот день календаря в революционную эпоху. В какой-то вечер это могла быть Джессика Тэнди, рассказывающая о том, как срубили Дерево свободы. На следующий день это мог быть президент Джеральд Форд, призывающий всех американцев «сохранить живым дух 1776 года». Все это звучало несколько банально, немного сентиментально — и невероятно трогательно. Нараставшее в течение года чувство патриотизма выявило во мне и без того сильную любовь к стране. Заход в нью-йоркскую гавань парусных судов, чтение Билля о правах и Декларации независимости, пылкие дискуссии о свободе и справедливости — все это воскресило во мне чувство признательности за то, что я — американец. Что я свободен. И не в тюрьме.