Николай Зенькович - Агония СССР. Я был свидетелем убийства Сверхдержавы

Среди самых молодых из них началось роптание. Старые формы работы выглядели диссонансом на фоне процессов, связанных с зарождением новой, демократической печати. Наслышавшись о заведенных там порядках — высоких денежных окладах, немыслимых гонорарах и, главное, независимости журналистов от учредителей, — талантливая молодежь из газет КПСС валом повалила в новые издания. Надоели постоянные одергивания со Старой площади, телефонное право, нищенское существование, диктат аппарата, постоянное привлечение к написанию речей и брошюр для руководства ЦК. Надо в корне менять отношения ЦК со своими изданиями, взывали редакторы, предоставить финансовую самостоятельность, отказаться от мелкой опеки над содержанием. Напрасно! Человек, не написавший ни одной строчки за всю свою жизнь, не представлявший, что такое законы и психология творчества, осуществлял руководство этими процессами.

Когда-то Петр Кириллович работал заместителем заведующего отделом пропаганды ЦК КПСС. Снова возвратившись в Москву после недолгого пребывания в Таджикистане и Молдавии уже в новом качестве, он не понял, что газетная Москва далеко не та, которой она была до 1985 года. Дзасохов это, кажется, понял. Не могу не привести один эпизод, из которого Александр Сергеевич сделал правильные выводы.

Дело происходило летом 1990 года. После XXVIII съезда КПСС заместитель Генерального секретаря Ивашко заболел и отсутствовал почти два месяца. И вот, подлечившись, Владимир Антонович приступил к исполнению своих обязанностей. Дзасохов тоже практиковал встречи с главными редакторами. Сначала он рьяно взялся за дело. Кому не нравится поруководить прессой? Однажды, собрав в своем кабинете редакторов, он пригласил на встречу Ивашко.

Это была первая встреча заместителя генсека с журналистами в Москве. Владимир Антонович встал из-за стола и начал говорить. Обо всем. Об экономике и межнациональных конфликтах. О кооперативах и работе народных депутатов в Верховном Совете СССР. Вспоминал разные байки и притчи, забавные истории, которые приключались с его знакомыми. Ивашко вообще был любителем поговорить, а тут такая возможность — говорить перед говорунами, да еще после двухмесячного пребывания в больнице. Там он кто был? Пациент. А здесь — при исполнении, перед подчиненными. Замри и ляг!

Совещание началось, если мне не изменяет память, около половины первого. Я всегда поражался страсти руководства к проведению разного рода совещаний в самое неудобное для людей время. Наши начальники, видно, полагали, что проблем с обедом ни у кого нет. При этом они, конечно, исходили из собственных представлений о режиме дня. Владимир Антонович до того увлекся, что совсем потерял счет времени. Отдельные участники совещания начали посматривать на часы, перешептываться, а более молодые — откровенно зевать. Владимир Антонович не унимался. Дзасохов несколько раз выразительно посмотрел на оратора — бесполезно. Заместитель генсека витал в стратосферных высотах.

Его выступление продолжалось более полутора часов. Как у Ильфа и Петрова, помните? Речь на митинге по поводу открытия трамвайной линии каждый оратор непременно начинал с характеристики международного положения. Так и здесь. Наконец, Владимир Антонович сделал короткую паузу и, посмотрев на редакторов, спросил:

— Я вас, случаем, не утомил? Не слишком долго говорю?

Он явно рассчитывал услышать подобострастные заверения: ну что вы, Владимир Антонович, как можно, все очень интересно, никогда не слышали подобных выступлений. Продолжайте, пожалуйста, дальше, мы будем записывать. Так, видимо, и было бы, случись эта встреча годами двумя-тремя раньше.

Но произошло вот что. В мертвой тишине раздался голос:

— Вообще-то долговато…

Сцена, напоминавшая финал комедии «Ревизор», длилась несколько мгновений. Народ оторопел. Вот это финт отмочил кто-то! Кто? Тогдашний главный редактор «Учительской газеты» Геннадий Николаевич Селезнев. С ума сойти…

Владимир Антонович — сразу видна многолетняя аппаратная школа — на реплику не отреагировал, обиду подавил и, продолжив речь еще минут на пятнадцать, покинул зал.

Мне кажется, именно тогда Дзасохов понял: пресса, даже партийная, уже далеко не та, она жаждет свободы. Времена гласности проходят, наступала эра свободы печати. А это уже качественно новый виток в развитии. Реплика редактора «Учительской газеты», будущего председателя Государственной думы России, прозвучавшая на встрече с Ивашко, не случайна. Нужны были новые формы работы с партийными журналистами, которые уже порядком раскрепостились и не видели больше кумиров в высших руководителях ЦК. С ними даже можно спорить и не соглашаться.

Прозрели, к сожалению, далеко не все. Многие все еще испытывали легкое головокружение, неожиданно оказавшись на самой верхотуре партийного Олимпа. Особенно те, кто прошел выучку на комсомольской работе. Предлагая записать в постановление по вопросу о развитии энергетики пункт, обязывающий партийные издания развернуть кампанию в поддержку АЭС, выступающие в прениях не подозревали, что этим они вбивают осиновый кол в могилу газет КПСС. Новая печать потому и набирала тиражи, стремительно приобретала популярность, что подыгрывала общественному мнению, для которого атомная энергетика ассоциировалась прежде всего с Чернобылем. Лишенный какой бы то ни было реальной власти, Секретариат ЦК обрекал на верную смерть последние свои массовые средства — партийную печать. Должен же он кому-нибудь что-либо предписывать! Запущенный когда-то механизм крутился по инерции.

Я слушал прения и в отчаянии ломал голову: как отразить это все в газетном сообщении? Драматизм ситуации заключался в том, что многие искренне были уверены в своем особом предназначении. Им казалось, что они, и только они спасают Отечество. Никто, кроме них, не способен подумать об обеспечении населения в предстоящий осенне-зимний период теплом и электроэнергией. Правда, время внесло некоторые коррективы. Вместо прежних императивных глаголов «обязать», «поручить», «разработать» в недрах партийного аппарата придумывали новые, более гибкие формулировки. Но суть от этого не изменилась.

Как в той аппаратной притче, имевшей хождение среди рядовых работников. Невольно у ее истоков стоял автор этой книги. Профессора по партстроительству в своих печатных трудах долго убеждали нас в том, что центральной, ключевой фигурой партийных комитетов являются инструкторы. У меня накопилась много солидных томов и тонких брошюрок с одноименными названиями. В жизни все было иначе. Кто, как не сами инструкторы, знал свое подлинное место в аппарате? «Ко мне, Мухтар!» — горько иронизировали они над своим незавидным положением в партийной иерархии. В этой должности довелось побывать и мне, правда, непродолжительное время. Но меткость остроумной шутки оценил вполне.