Игорь Прокопенко - Терроризм от Кавказа до Сирии

Мой собеседник, один из сотрудников антитеррора, рассказывает:

«Я для себя представлял несколько вариантов. Первый — это автобусы. Второй — они могли сделать какой-то прорыв, как это было в Первомайском. И потом рассосаться среди толпы. А здание было заминировано, и непонятно было, чего ждать».

Ирина Фадеевапродолжает свой рассказ:

«Они сказали, что главное их требование — это прекратить войну в Чечне. Конечно, в этот момент стало сразу страшно. Потому что, ну как можно выполнить такое требование? И мы уже потом их спрашивали. Мы говорим: понимаете, но это же невозможно, как прекратить войну в Чечне? Они отвечают: «Ваши люди могут за двое суток все вывезти оттуда. Все вывезти за двое суток. И мы вас отпустим, мы не хотим, чтобы вы погибли, мы не просто пришли убивать. Но, если наше требование выполнено не будет, то мы взорвемся, нам терять нечего». Так они сказали».

Все понимали, что требование террористов невыполнимо. Даже если войска начнут выводить немедленно. Семь дней в этом зале означают медленную смерть. Боевиками, несомненно, кто-то руководил извне. Слабая надежда появилась, когда они раздали заложникам телефоны и приказали звонить на телевидение и родственникам.

«Я не позвонила, — говорит Ирина Фадеева. — Я боялась звонить, потому что побоялась паники. Я для себя решила, что моя мама, родные должны узнать, но не от меня».

После этих звонков нервы стали сдавать у тех, кто был за пределами здания. Каким-то образом одна девушка проскользнула сквозь оцепление. Как потом было установлено, она находилась в состоянии тяжелого шока. Кричать, звать ее назад уже не имело смысла. Когда она не смогла открыть дверь, появилась надежда, что она вернется. Но, к несчастью, вход с торца здания был открыт. Через несколько минут в здании прогремели выстрелы.

Ирина Фадеевапродолжает свой рассказ:

«У меня был такой страх, что я вообще не могла ни говорить, ни действовать. Но я все равно старалась что-то говорить. У нас очень испугалась Настя. И она все время плакала и говорила всем, не только нам: «Мама, что будет, что будет? Неужели нас убьют, ну скажи, как будет!»

Утром труп девушки вынесли на улицу. Как вспоминают заложники, войдя в зал, она потребовала от террористов освободить всех. Не поворачивается язык рассуждать о вменяемости и прочих медицинских диагнозах. Она погибла просто потому, что не смогла пережить происходящее.

Днем террористы согласились пустить в здание иностранных журналистов. Одним из первых в театральный центр на Дубровке вошел английский корреспондент Марк Франкетти. Его глазами мир впервые увидел террористов.

Английский журналист с телекамерой расспрашивал руководителя террористов Мовсара Бараевао том, почему они задумали свою вылазку, об их целях и требованиях. А для людей, готовивших освобождение заложников, было очень важно получить кадр из самого зала.

Один из сотрудников антитеррора рассказывает:

«Сразу же было выяснено, что боевики в зале — это не однородная масса. Есть те, которые камикадзе, которые могут на самом деле подорвать все в округе. Есть так называемое сопровождение, которое демонстрирует, но сами не являются носителями этих зарядных устройств. И за счет этого, нужно было уже распределить силы».

Эти кадры были подвергнуты тщательному анализу. Сопоставляя их с уже полученными данными, оперативники установили, что кроме террористов в масках в зале находятся координаторы. Они играют роль заложников, стараются ничем себя не проявлять. Но, скорее всего, именно они и являются настоящими руководителями операции.

Они одеты в обычную одежду. Не являются смертниками, а значит, рассчитывают после окончания операции уйти. Одновременно ведется наблюдение и за координаторами, которые работают вне зданий. Именно в это время в штабе впервые звучит слово «штурм».

Мой собеседник, один из сотрудников антитеррора, вспоминает:

«Подготовка велась довольно-таки серьезная. Уже 23-го числа мы отрабатывали задачи на подобном здании в Москве. И у нас в учебном центре нашего отряда. По захвату террористов, захвативших заложников в здании».

На аналогичном здании скрупулезно прорабатывался каждый вариант захвата. Каждый маневр, каждый шаг рассчитывался буквально по секундам. Когда были просчитаны все, даже самые фантастические способы захвата здания, вывод оказался неутешительным: обычный штурм неминуемо приведет либо к подрыву здания, либо к гибели большинства заложников. Нужно было искать какое-то нестандартное решение. А пока московским врачам было приказано готовиться к приему большого количества пострадавших.

Сотрудник антитеррорапродолжает свой рассказ:

«Мы ведь эвакуировали целиком госпиталь. Ночью мы вывезли оттуда почти 550 стариков, им всем за 70 лет. И тогда меня поразила их реакция. Приходилось всем нам там бегать по этим местам, где они были сосредоточены перед посадкой в автобус. Они волновались, — ведь было два часа ночи. Это очень пожилые люди. Ну их просили: «Бабушки, дедушки, вы не волнуйтесь, вы успокойтесь». А ответ у них всех был один: «Сыночек, не волнуйся, мы знаем — это война».

Всю ночь стариков развозили по другим больницам. И через несколько часов госпиталь был готов принять тех, кому может потребоваться неотложная помощь. Изначально думали, что в основном это будут пострадавшие от огнестрельных ранений. А значит, в первую очередь нужны хирурги и нужна кровь.

Между тем, штабу так и не удалось наладить переговоры с террористами. Они отказывались от денег, от предложений освободить заложников в обмен на гарантии безопасности. А потом и вовсе перестали отвечать на звонки.

Свидетельствует сотрудник антитеррора:

«Первым делом нужно было совершенно четко определить, какие будут действия у этих террористов. Было важно понять, что ни на какие переговоры и все прочее они не пойдут. Это тоже было ясно. Что все их требования абсурдны, тоже было ясно».

Его рассказ дополняет Ирина Фадеева:

«Вообще, такого ощущения, что они хотят взорваться или погибнуть, не было. А вот эти молодые девчонки, они вообще не готовы были. У них сразу слезы, сопли, я не знаю. Не было ощущения, что такие вот они подготовленные. Была вот Ася, еще, может быть, двое таких вот более зрелых женщин, которые кричали и руководили. А остальные, когда им говорили: «Вот, надо готовиться, вдруг сейчас будет штурм, вставайте», — когда они что-то такое слышали, они сразу начинали плакать».

Их было 18. Разного возраста и, очевидно, с разной решимостью умереть. Возможно, только здесь некоторые из них поняли, что умирать страшно. Однако у заложников они вызывали самый большой страх. С ними старались не встречаться взглядами. В отличие от мужчин их реакция всегда была непредсказуемой, а потому наиболее опасной.