Михаил Веллер - Кассандра

Это представление выглядит по меньшей мере некорректным. Физиологическая база эмоций – возбуждение соответствующего очага центральной нервной системы. Превышая меру, возбуждение распространяется на соседние участки и принимает форму противоположной по знаку эмоции: переходит границу. Классический пример – истерический смех как невротическая реакция на сильное горе; счастье, переходящее в рыдание; жажда еще более сильного наслаждения, переходящая в мазохизм; и т. д.

Пропорциональная сила агрессии и симпатии' обусловлена способностью конкретной нервной системы к уровню максимальных ощущений – а вот по знаку плюс или минус одно ощущение «автоматически» переходит в противоположное, превысив пороговую черту возбуждения (см. «цилиндр ощущений» в книге «Все о жизни»).

Способность к симпатии и агрессии – это две стороны одной медали , диалектическая пара, два аспекта одной и той же способности – способности к сильным возбуждениям, к максимальным ощущениям.

Ну – «то сердце не научится любить, которое устало ненавидеть» и прочее в этом духе.

Так что попробовать лишить человека агрессивности – это все равно что попробовать вообще лишить его способности эмоционально сильно реагировать на раздражители, хоть лоботомии подвергнуть. (Подробнее об агрессивности см. в главе «Война».)

Энергетическая сущность сильной эмоции – выделение энергии в организме повышается и рефлекторно (бессознательно) ищет точку приложения для реализации на чисто физическом, реальном, объектном уровне. В счастье человек может прыгать и орать – в агрессии он может крушить стены и драться на пределе всех сил. Агрессия в состоянии потребить и сжечь больше энергии, чем симпатия. А через максимальные действия и познается, определяется, являет себя уровень эмоционального возбуждения индивида. Диапазон агрессивных проявлений возбуждения – больше, чем «симпатичных» проявлений. Вот от полноты чувств нежные друзья-гусаки и подрались.

Агрессия отнюдь не таится в латентном состоянии под симпатией. Это симпатия в перехлесте меры может быстро видоизмениться в агрессию. А мера эмоционального возбуждения и психической энергии – одна на оба эти проявления.

2. Оборот «Способность к симпатии, дружбе, личному распознаванию повышается только у тех животных, у которых выше и агрессивность» -некорректен, методологически неточно ориентирован. Суть заключается в следующем: повышение психоэнергетического уровня животного обусловливает и проявляется в повышении максимальных ощущений и максимальных действий – то есть влечение и агрессия суть противоположные формы проявления одного и того же повышенного возбуждения нервной системы и стремления к максимальным действиям . Одно без другого не существует в принципе.

3. При опасности стайные рыбешки плотнее сжимают стаю, облегчая охоту хищнику. Лоренц ищет прямую целесообразность: хищнику труднее поймать конкретную. Я бы назвал этот распространенный подход вульгарно-целесообразным одноступенчатым. Цель на самом деле здесь такова: раздражитель-ощущение-действие. Стайная рыбешка жить одна не может, для выживания популяции и продолжения вида держаться стайкой необходимо (гарантия пары, выживания одной из помета икры, отбор мутаций). Инстинкт сбивания в стаю здесь – доминирующий для выживания. И при раздражителе «опасность!», получая сильное ощущение, бедная глупая рыбка может совершить только одно самое сильное, максимальное для нее действие: сбиться плотнее. В этом действии проявляется повышение ее инстинкта самосохранения – не особи, но популяции и вида. А что сожрут лично ее – этого она, бедная, не понимает, ее механизм запрограммированности на выживание примитивен: опасно? – держись вместе!

4. Точно таков же механизм мотива летящей на огонь мошкары: хочешь выживать? – лети прямо от темноты к свету, все встречаются там..

5. То есть. При опасности надличностная структура (стая) прежде всего стремится сохранить себя, пренебрегая жизнью отдельных членов и обостряя главный видосохраняющий принцип.

Итак, на конечной стадии космогенеза, «сверхжизни», души всех людей объединятся и достигнут конечной цели эволюции «точки Омега» – и сольются с Христом и во Христе, и вот движением жизни к этой финальной цели все и регулируется. И предназначение будет выполнено, и Истина будет достигнута, и будет все хорошо, и воссияет вечный свет.

Комментирование теории Шардена никак не входит в задачу этой книги. Но поскольку он «эволюционист-финалист» (на свой оригинальный лад) – то финал эволюции по Шардену, слияние всего в «точке Омега», представляется примечательным:

A) Жизнь человечества конечна и подчинена задаче общекосмического характера.

Б) Человек – самое энергетичное и совершенное (что соответствует одно другому) творение.

B) В конце концов через человечество, т. е. так или иначе посредством человечества, вся (в основном вся?) энергия Космоса соберется в одной точке.

Г) Собирание в одной точке всей основной энергии Космоса, воплощенной в человечестве, и будет главным событием в эволюции Космоса. Начнется Новая Высшая Сверхжизнь.

В эклектичной христианско-механистической парадигме Шарден пытается близиться к той же картине мира, которую дает энерговитализм: стремление человечества к Максимальному Действию как цели и финалу-началу энергоэволюции Вселенной.

«Точка Омега» и есть на самом деле точка «слияния-гибели-и-рождения» нынешней Вселенной и Новой. Поистине, таланту свойственна великая интуиция.

Итак, теория эволюции по Дарвину продолжает немножко проваливаться.

В-третьих, Дарвин был, по сегодняшним меркам, откровенным расистом. Открыто утверждал, в согласии со своей теорией, что расы более приспособленные и совершенные должны со временем вытеснить и заменить собою расы менее развитые и приспособленные. Под самой совершенной расой, разумеется, подразумевая свою, европейскую. Сегодня это не принято часто вспоминать. Напротив: сегодня все расы равны, представлены в ООН, получают гуманитарные помощи и эмигрируют в развитые страны, где развитая раса как-то сокращается.

Во-вторых, Дарвин утверждал, что палеонтология должна подтвердить постепенное накопление изменений в организмах, постепенный переход одного вида в другой, обусловленный наследованием признаков, полезных для выживания. А иначе, говорил он, его теория окажется неверна. Ну так этой постепенности не обнаружено до сих пор. Как-то все скачкообразно происходило в истории. Раз – и вид исчез. Раз – и появилось что-то весьма новое, со здоровенным отрывом от ближайшего сходного.