Александр Невзоров - Уроки атеизма

Так почему все эти люди, все эти Хабблы и Энгельсы, пошли в свое время на вашу территорию?

Я могу объяснить. Потому что вы – бесплодны. И если ваше дело объяснять, если ваше дело изготавливать для того же самого антиклерикального фронта снаряды и шмайссеры, то извините, ребята, – ваши снаряды не взрываются, а у ваших шмайссеров кривые дула. Вы увлеченно занимаетесь терминологическим вышиванием бисером, но при этом ваша наука топчется в каком-то глухом, никому не интересном тупике. Мы видели, чего стоят доводы Маркова в боях и полемике. Ничего. Поэтому не удивляйтесь, что к вам приходят. И я надеюсь, что все больше и больше людей будут дерзать, все больше и больше людей будут понимать, что знания – это просто, что знания – они под рукой, да и структурировать их тоже нетрудно. И не надо пугаться доцентов, которые могут из каких-то темных ям Интернета выскочить и покусать. У доцентов вообще есть много любопытных качеств, и они, конечно, способны гипнотизировать.

Первый раз за все время существования программы «Уроки атеизма» мне распечатали и дали посмотреть комментарии. Могу сказать, что я был, конечно, огорчен. Выяснилось, что атеисты или те, кто называет себя атеистами, ничем не лучше православных. Они такие же злобные, такие же категоричные, единственное отличие в том, что вместо попов у них доценты с «Антропогенезом». Ну, дело вкуса, кому кто нравится. Но о том, как доценты способны гипнотизировать, – это отдельная история, очень интересная.

В частности, могу рассказать про историю Рублёвской иконы и о роли доцентов в создании национального символа. Все было очень смешно. Понятно, что когда-то «Троицу» Рублёва упомянул Стоглавый собор, а это равносильно тому, как если бы XXII съезд КПСС отметил лучший роман о сталеварах – мол, вот так и надо писать. Потом Николай Михайлович Карамзин в V томе вспоминает этого Андрея Рублёва, и сразу же друзья и поклонники Карамзина, то есть Алексей Иванович Мусин-Пушкин и еще несколько человек, объявляют Рублёва невероятным гением, а его работы абсолютным совершенством древнерусского искусства.

Этим энтузиазмом заражается историк Николай Дмитриевич Иванчин-Писарев, который находит эту икону – а ее не надо долго искать, она висела в Троице-Сергиевой лавре – и тоже заходится перед ней в восторженных, совершенно невероятных словоизлияниях: что это и есть совершенство, это и есть полное великолепие, это и есть наше настоящее, национальное, древнее, великое искусство. Ему удается воодушевить своим восторгом и славянофилов, и Николая I, и все начинают восхищаться «Троицей» Рублёва или тем, что они принимают за «Троицу» Рублёва.

Проходит еще какое-то время, а дальше случается вот что. Во-первых, братья Михаил Иванович и Василий Иванович Успенские выпускают книгу «Заметки о древнерусском иконописании», в которой Рублёв уже прямо преподносится как гений, а «Троица» как шедевр. Затем появляется «Словарь русских художников» за авторством Николая Петровича Собко, в котором утверждается то же самое. И, наконец, слава «Троицы» становится настолько велика, что государство в лице Археографической комиссии и иконописца Василия Павловича Гурьянова решает совершить государственную реставрацию этой иконы.

Икону снимают, и тут выясняется феноменальный и очень пикантный факт. Оказывается, Мусин-Пушкин, Иванчин-Писарев, Николай I, Собко и Успенские видели пять совершенно разных изображений. Просто к этим изображениям была приделана такая табличка – «шедевр», и они послушно следовали этой табличке. Дело в том, что икона постоянно подвергалась поновлению, и только за XIX век ее поновили три или четыре раза, то есть все эти люди видели совершенно разные изображения.

Что такое поновление? Это значит, пришел иконописец, какой-нибудь Ивашка Малышев, смотрит – лики стали темненькие и не видны. Действительно, икона живет в химически агрессивной среде: всякие поцелуи старушек, брызги свечного воска, масла, перепады температур, сырость и т. д. Так вот, лики темные, одежек не видно – давайте это все красиво раскрасим. И красиво раскрашивали.

Когда же за икону взялся Гурьянов, он начал снимать слои и понял, что на самом деле хвалили совсем не древнерусскую живопись. На самом деле хвалили очень примитивное письмо наподобие палехского, которое никакого отношения к так называемому искусству не имеет. Но в то время еще не умели делать нормальную реставрацию, и Гурьянов просто еще раз записал эту «Троицу» сверху.

И только в 1926 году большевики предприняли серьезную реставрацию шедевра. Они сняли все слои к чертовой матери и получили то, что мы имеем сегодня. То есть вот это неизвестно что с линялыми крыльями, с сосисковидными пальцами без суставов, с непонятными анатомическими параметрами рук, с одутловатыми, очень схематично нарисованными дамскими физиономиями и кривой чашкой на столе.

Но деваться было уже некуда. Уже слава шедевра была прописана везде – во всех учебниках. По поводу кривой чашки доценты от искусствоведения тоже долго бодались, объясняли, мол, необыкновенный магический смысл, мистика. Но я подозреваю, что все проще и великий художник земли Русской Андрей Рублёв рисовать не умел. Должно быть, если бы его попросили изобразить, предположим, бутылку, трубку с дымом, скелет тираннозавра или сеятеля, результат был бы точно таким же, как у Остапа Бендера на известном агитационном пароходе. И не потому, что Рублёв был плохой или неталантливый, это вообще не обсуждается. Мы об этом уже говорили – он раскрашивал, он ничего больше не делал, ему ничего больше не разрешалось. Единственная новация в «Троице» по сравнению со всеми остальными – это полосочка на гиматии среднего ангела.

Дело в том, что в России в тот момент не было рисовальческих школ. Просто не было в природе, в принципе. В Европе уже творили Джотто и фра Беато Анжелико, а у нас не было ничего. Никто не учился рисовать – это было не нужно. Тем не менее – посмотрите, какова сила доцентов! Теперь действительно все загипнотизированы до такой степени, что «Троица» является национальным шедевром.

Ну и под конец еще один вопросик, который касается наших боданий с «Антропогенезом». Какое-то объединение атеистов сообщило мне о том, что оно меня откуда-то исключило, прерывает со мной дипломатические и всякие другие связи и вообще больше не хочет меня знать.

Знаете, ребята, меня нельзя ниоткуда исключить. Я никогда нигде не состоял – ни в ваших атеистических движениях, ни в каких-нибудь других. Я всегда и только сам по себе; я руководствуюсь только своими интересами и своей выгодой. Никаких других связок у меня нет.

Ну а что касается этих скептиков, которые меня откуда-то уволили, это, конечно, очень, очень печально. Печально, когда маленький скептический торшер объявляет о прекращении своего сотрудничества с электростанцией.