Андрей Шарый - Дунай: река империй

Украинские автотранспортные предприятия закупили в Испании большую партию подержанных междугородных автобусов. Эти машины разъезжают по бессарабским маршрутам, не снимая иберийской униформы. На перекрестке дорог с указателем на деревню Утконосивка я увидел рейс с опознавательными знаками компании Gonzalo de Reina, а на измаильском автовокзале дожидался пассажиров el autobús с надписью Trujillo. Мне кастильского шика не досталось: путь в украинскую столицу старообрядчества Вилково пришлось проделать в раздолбанном “Икарусе”, и это тряское путешествие на три часа вернуло меня в юность. Под пение Жени Белоусова и “Ласкового мая” автобус то летел, то тащился по дорогам местного значения, асфальт которых не латан, поди, с той самой поры, когда советская электропопса слыла горячей новинкой музыкального рынка.

В этой непростой дороге я пытался освежить знания о том, куда направляюсь, изучая книжку “Вилково: город в дельте Дуная”. “Вилково красиво, – решительно приступают к делу авторы. – Вода, зелень и белоснежные домики, став его сутью, сделали облик города интимно-прекрасным. Здесь чувствуешь себя частью мудрого мира. Здесь видишь: плоды трудов тяжких одаривают красотой”. В туристических проспектах Вилково характеризуют еще пафоснее, называют “украинской Венецией” с прямым намеком на то, что протянувшиеся вместо некоторых улиц городка широкие канавы с дунайской водой – родные братья canali di Venezia. Ту же линию сравнений, которой возмутятся и в Пассау, продолжает двухэтажная гостиница “Вилковская Венеция”, под которую ловко перестроено бывшее здание дома быта. Скажу прямо: такие параллели оправданны разве что для цвета воды, и в Лагуне, и в Дунае почти одинаково зеленовато-мутной. Но это не значит, что Вилкову, основанному староверами в 1746 году под названием Липованское (как гласит предание, в устье реки, теперь отодвинувшемся на два десятка километров от морской линии из-за продвижения дельты), нечем гордиться. Насчет “мудрого мира” и “тяжких трудов” сочинители краеведческой книги, пожалуй, правы. Да и выспренность их объяснима: если ты не влюблен в землю, на которой родился, – какой бы она ни была – тогда нечего на этой земле и жить.

Памятник вилковскому древлеправославному, легко несущему от бронзовой перволодки тяжкий крест, таится под сенью ив и акаций на берегу Килийского гирла Дуная. Но, фигурально говоря, берег реки в Вилкове едва ли не повсюду: старые кварталы города прорезаны сетью естественных и рукотворных (такие называют здесь ериками) каналов. Кое-какие из этих каналов не чищены, да и весь город не может похвастаться благоустроенностью в том смысле, какой вкладывают в это понятие в странах дунайского верховья. Если где чисто, то бедненько, если где зажиточно, то за забором, между которым и протокой уложен узкий дощатый тротуар, кладка. Главный речной проспект Вилкова именуется Белгородским каналом, основной транспорт Вилкова – моторные или весельные лодки. Весло смешно называется на староверском наречии “бабайка”, еловые лодки с высокими носами и низкими бортами, разрезающие, а не раздвигающие волну (“чтобы не тянула воду”), разных типов и размеров, строят здесь по древним правилам специальные мастера, равных которым, понятно, не сыскать и на верфи в Венеции.

В отличие от Измаила Вилкову, даже будь на то желание его жителей, от реки не отвернуться, потому что Вилково фактически и есть сама река. Дунай разделился здесь на многочисленные рукава, раздробил землю на сотни больших и маленьких островов да еще намывает новые, наступая на восток. Килийская дельта (ниже Вилкова) – самая молодая часть устья Дуная, она начала складываться около четырехсот лет назад, двигается и мельчится до сих пор. Вот песчаная коса Новая Земля в самом дальнем углу дунайских владений Украины: она вспучилась на поверхности моря в трех километрах от острова Лебединка на памяти нынешних сорокалетних и ежегодно прирастает сотней метров песчаных пляжей, на которых гнездятся чайки-хохотуньи. Даже ихтиологи, чтобы не пугать птиц, приезжают на этот клочок суши, который когда-нибудь соединится с материком, только раз в сезон. Килийскую дельту продают туристам еще и как “самую молодую территорию Европы”, с чем как раз не поспоришь. И территорию самую далекую: почти сразу за Вилковом, там, где Дунай впадает в Черное море, заканчивается любая земля вообще.

ЛЮДИ ДУНАЯ

САМУИЛ ШВАРЦБУРД

мечтатель и террорист

Родился в 1886 году в Измаиле в еврейской семье, рано потерял мать. Вырос в городе Балта на юге Подольской губернии. В юности увлекся левыми идеями, во время Первой русской революции распространял большевистскую газету “Искра”, провел несколько недель в тюрьме. Опасаясь нового ареста, бежал за границу. В Австро-Венгрии присоединился к анархистскому движению, был сторонником практики “революционной экспроприации”, своим политическим кумиром считал Петра Кропоткина. В1910 году обосновался в Париже, работал часовщиком. После начала Первой мировой войны вступил в Иностранный легион, затем служил в 363-м пехотном полку французской армии. Кавалер ордена Боевого креста. Получил тяжелое ранение в битве на Сомме и после демобилизации в 1917 году вернулся в Россию. В Петрограде вступил в Красную гвардию, командовал эскадроном в бригаде Григория Котовского. В конце 1919 года эвакуировался из занятой Добровольческой армией Одессы, воспользовавшись статусом французского военного пенсионера. Вернулся в Париж, открыл часовую мастерскую. Активно участвовал в рабочем движении, был известен в организациях анархистов, вступил в просоветский Союз украинских граждан во Франции. Под псевдонимом Бал-Халоймэс (Мечтатель) издал на идише несколько поэтических сборников, цикл военных рассказов, пьесы и книгу мемуаров.

В годы Гражданской войны в России родственники Шварцбурда стали жертвами погромов. Одним из виновных в организации этих преступлений в еврейских кругах считали атамана Симона Петлюру. В 1926 году Шварцбурд спланировал ликвидацию бывшего председателя Директории Украинской народной республики. 25 мая в центре Парижа, опознав свою жертву по фотографии в газете, Шварцбурд убил Петлюру пятью выстрелами в упор. Некоторые историки считают этот теракт инспирированным советской разведкой заговором. Шварцбурд не пытался бежать от полиции, заявив журналистам на месте преступления: “Я убил великого убийцу”. Проходивший в Париже судебный процесс стал модной политической темой, в защиту обвиняемого выступали многочисленные интеллектуалы и политики – от Ромена Роллана и Максима Горького до Альберта Эйнштейна и Александра Керенского. Большинством голосов присяжных подсудимого оправдали, он вышел на свободу. Шварцбурд скончался в 1938 году, его прах перезахоронен в Израиле.