Олег Будницкий - Русско-еврейский Берлин (1920—1941)

Первые полгода пребывания в Америке Гольденвейзер работал над завершением исследования о положении беженцев в Европе, которое он делал для лондонского Королевского института по иностранным делам. Исследование Гольденвейзера охватывало 22 страны (20 европейских, а также Турцию и Египет). Работа была написана по-немецки. Объем ее составил около 400 машинописных страниц. Не видя особых перспектив для получения статуса адвоката и, соответственно, юридической практики в США, Гольденвейзер всерьез подумывал о том, чтобы заняться наукой. Однако перспективы и здесь были туманны, в особенности учитывая его пока еще ограниченное владение английским языком 912.

После семи месяцев пребывания в США Гольденвейзер делился своим первоначальным американским опытом и надеждами на будущее (впрочем, не слишком радужными) с Георгием Гурвичем, известным социологом, сделавшим более чем успешную академическую карьеру во Франции. Судя по переписке, они были довольно близки в берлинский период жизни Гурвича. Будущее светило французской (да и мировой) социологии, прежде чем обосноваться во Франции, немало «гастролировал» по различным научным и учебным заведениям разных стран.

«Мы приехали на Рождество, – сообщал Гольденвейзер Гурвичу. – Провели неделю в Нью-Йорке, затем приехали в Вашингтон, где прожили до 8 июля. Я в промежутке два раза ездил в Нью-Йорк. Последние три недели живем на даче: воспользовались свободой “меблированных жильцов”, ликвидировали свою вашингтонскую квартирку и сбежали от невыносимой духоты, которая царит там летом. Здесь живем в “коттедже”, Евгения Львовна хозяйничает, получаем продукты от соседей-фермеров. Останемся здесь до конца августа, затем вернемся в Вашингтон, а на зиму, вероятно, переедем в Нью-Йорк» 913.

К лету подготовку докладов для Королевского института он завершил (надежды издать книгу оказались несбыточными) и пытался получить научную работу при каком-нибудь фонде или институте, однако тоже безуспешно.

«Я не теряю надежду в конце концов получить возможность работать, но дело это затяжное, а средств выждать нет, – не слишком оптимистично писал он своему благополучному приятелю. – Поэтому настроение у нас неважное. Впрочем, так и полагается свежеприбывшим иммигрантам. Я весьма ощущаю дефекты своей подготовки: в результате разбросанной деятельности в течение 16-ти лет в Берлине, я чувствую себя в данную минуту разносторонним дилетантом. Чтобы стать настоящим работником, мне нужна возможность сосредоточиться и заниматься, не спеша. Можно ли рассчитывать на столь благоприятную обстановку? Сюда понаехало достаточно первостатейных специалистов по всем специальностям, да и сами американцы отнюдь не страдают от недостатка интеллигентных сил… По всем видимостям, мои шансы невелики и нужна большая удача, чтобы вышло что-либо путное. Но я все же надеюсь, что не пропаду» 914.

Как бы туго ни приходилось на первых порах в Америке Гольденвейзеру, это были, конечно, мелочи по сравнению с проблемами, с которыми сталкивались его друзья и коллеги, перебравшиеся из Германии в другие страны. Даже в сравнительно благополучную на первый взгляд Францию.

«Как Вам должны казаться теперь далекими наши европейские дела! Рад за Вас, что вы из этой трясины выбрались. По-моему, еще немало пройдет времени, пока здесь наладятся дела. Еще много волнений и потрясений придется пережить европейцам», – пророчески писал из Парижа в мае 1938 года Б.Л. Гершун 915. Впрочем, чтобы предсказать европейцам потрясения, не надо было быть пророком.

Уехавшим во Францию «берлинцам» приходилось не слишком сладко: там началась «чистка» среди иностранцев, и, по свидетельству И.В. Гессена, «отношение к ним заметно ухудшилось». «А против евреев ведется усиленная агитация: на улицах, в вагонах метро расклеиваются “папийон” с враждебными призывами, и на домах можно встретить объявления, что евреям квартиры не сдаются» 916. Более всего Гессен был озабочен получением рабочей карточки младшим сыном, что затягивалось и не давало тому возможности устроиться. Сам Гессен «через пень колоду» работал над вторым томом своих воспоминаний и интересовался, не знает ли Гольденвейзер богатых соотечественников в Америке, которые купили бы первый том его мемуаров за 4 – 5 долларов 917. Видимо, дела бывшего редактора «Руля» обстояли не блестяще.

Гольденвейзер не видел перспектив широкого распространения книги Гессена в США: «Русской колонии в самом Вашингтоне почти не существует. Кроме Марголина и Войтинских, мы никого из русских не встречали. В Нью-Йорке и других больших городах (напр., в Чикаго и Детройте) есть порядочно русских… распространение Вашей книги я буду иметь в виду, но, как я уже упомянул, мы здесь совсем не встречаемся с русскими» 918.

В марте 1938 года из Берлина в Париж перебрался С.Л. Франк с семьей 919. Его православное вероисповедание никак не помогло ему в нацистской Германии. Приехал нелегально в Париж И.А. Британ, так и не сумевший получить французскую визу 920.

В начале 1939 года Гольденвейзер получил письмо от Григория Ландау, сообщавшего среди прочего подробности своего спешного отъезда из Берлина: «…получил распоряжение о выезде в три дня – под угрозой концентрационного лагеря и пр.». Ландау удалось добиться двухнедельной отсрочки, «а тем временем пришла спасительная виза из Риги, что было особой удачей». Ландау не мог предполагать, что эта удача обернется лагерем – правда, советским. И пока что радовался доброжелательному отношению «многих местных людей», хотя и сетовал, что «это второе бегство от наци – после исходного бегства от большевиков – было уже излишней роскошью», и жаловался: «Тяжело ощущение соседства с востока большевиков, а с запада – наци» 921.

В письме – без чего не обходилось практически ни одно письмо к Гольденвейзеру из Европы – содержалась просьба: на сей раз не о возможности перебраться за океан, а о перспективах перевода и публикации в США рукописей Ландау. Одна, уже давно лежавшая в столе, называлась «Типология свобод», другая была посвящена «основным вопросам» большевизма.

Гольденвейзер оперативно отправил Ландау ответ – на трех машинописных страницах через один интервал! Он писал и об особенностях американской политики, и об особенностях газетно-журнальной индустрии, практически исключавшей для Ландау возможность сотрудничества в каком-либо американском издании, и о состоянии и запросах книжного рынка. «Думаю, что для всякой заслуживающей внимания работы здесь можно найти возможность публикации», – как будто оптимистично писал Гольденвейзер. Однако тут же давал пояснение, фактически сводившее это утверждение на нет: «Я опасаюсь, однако, что Ваш слог и стиль был бы признан в Америке “highbrow”, т.е. слишком “образованным”. Здесь пишут по-простецки, как впрочем пишут и в Англии. Во всяком случае, Вам нужно было бы иметь переводчика, который умел бы приспособить Ваш, воспитанный на германской научной и философской литературе, язык ко вкусам и привычкам англосаксонских читателей» 922.