Array Коллектив авторов - Дети войны. Народная книга памяти

С наступлением темных ночей немцы для освещения предназначенных для бомбардировок объектов города использовали специальные средства. На парашютах с самолетов сбрасывали устройства, начиненные пиропатронами, которые автоматически на определенной высоте взрывались, образуя большие, наподобие современных фейерверков, точечные источники мертвенно-белого света. Я бы сравнил его со светом от недавно появившихся у нас в продаже светодиодных фонариков.

Продолжительность свечения немецких пиропатронов была значительно больше, чем у фейерверков, что, очевидно, позволяло фашистским летчикам лучше рассматривать город сверху. В качестве явно психологического оружия при бомбежках немцы использовали звуковые приемы. Летящие самолеты, кроме естественного шума, создаваемого моторами, издавали жуткий вой, аналогов которого трудно было найти. Поначалу он действительно вызывал у некоторых людей панику, но в дальнейшем к этому также стали привыкать. Как потом выяснилось, чтобы добиться такого устрашающего звука, немцы подвешивали на выхлопные трубы двигателей самолетов выполненные из консервных банок специальные устройства. Даже нам, детям, тогда было известно, что если на продуваемом ветром чердаке положить порожнюю железную банку, сориентированную навстречу движению воздуха, то она создает подобные воющие звуки!

Помимо этого для наводки авиабомб немцы использовали специальных агентов, которые вблизи подлежащих бомбардировке объектов производили из ракетниц очереди, которые прозвали «зелеными цепочками». Несмотря на введенный в городе комендантский час, запрещающий гражданам без специальных пропусков появляться на улицах после 22 часов, то тут то там, над крышами домов, взмывали в небо эти ракеты. Через слуховое окно на чердаке мне довелось несколько раз наблюдать их появление.

Одновременно с воздушными налетами немцы сбрасывали на город массу листовок, в которых призывали военнослужащих и жителей сдаться на милость победителей, утверждая, что сопротивление бесполезно, но тем, кто сохранит листовки и предъявит их немецкому командованию, сохранят жизнь. В свою очередь, городские власти предупреждали, что хранение или передача немецких листовок другим лицам будет преследоваться по законам военного времени.

В августе 1941 года началась почти принудительная эвакуация жителей из города. Были предприняты попытки отправить в эвакуацию и нашу семью, но каким-то образом мама и отчим сумели этого избежать. В это же время собрался в эвакуацию академик С. И. Вавилов, известный физик-оптик, впоследствии президент АН СССР. Его супруга, двоюродная сестра моего отчима, обратилась к нам с просьбой на время их отсутствия переселиться в их квартиру, находящуюся в академическом особняке возле университета на Васильевском острове. Основная их просьба при этом заключалась в том, чтобы по возможности сохранить огромную библиотеку, рукописи и другие ценные материалы, связанные с научной деятельностью академика, которые физически не представлялось возможным взять с собой.

Мама и отчим не могли отказать им в просьбе, к тому же глупо было бы лишить себя возможности пожить какое-то время в более комфортных условиях по сравнению с нашими.

Итак, забрав самые необходимые вещи, мы в день отъезда Вавиловых перебрались в их квартиру. Остальные вещи мы собирались перетащить постепенно. В первую же ночь после нашего переезда произошел массированный налет фашистской авиации на город, обошедший стороной эту часть Васильевского острова, а утром, когда мы пришли в нашу квартиру за вещами, то увидели страшную картину! Дверь в комнату, где мы проживали, была сорвана с петель, рамы с выбитыми стеклами валялись на полу, моя кушетка стояла дыбом, а вся комната покрыта стеклянными осколками, поваленными стульями и пр. Оказывается, в ту ночь, во время налета вражеской авиации, во дворе, куда выходило окно нашей комнаты, разорвалась попавшая туда бомба. Останься мы там – шансов выжить у нас бы не было. Наши соседи Хаджи-Касумовы при этом практически не пострадали, так как их окна выходили на улицу с противоположной стороны. Однако эта семья впоследствии не избежала трагической участи многих других ленинградцев – умереть от голода. Каким то чудом спаслась только Марианна, но дальнейшая ее судьба для нас осталась неизвестной.

В сентябре месяце, когда вражеские авианалеты стали практически регулярными, немцам удалось зажигательными бомбами поджечь основной источник продовольствия города – Бадаевские склады, находящиеся недалеко от Московского вокзала. Никогда не забуду выражения лиц людей, собравшихся на набережной, чтобы смотреть на эту жуткую картину. Большинство из них прекрасно понимало, чем чревата для ленинградцев гибель такого огромного количества продуктов ввиду сжимающегося кольца грядущей блокады.

К небу вздымались зловещие столбы смоляно-черного дыма, а ниже их колыхались темно-красные языки пламени. Ширина зарева, которое было видно со стороны Адмиралтейства, занимало почти половину его длины. Необыкновенный цвет дыма и пламени, как говорили, был вызван горением сахара, круп и подсолнечного масла. Последствия этого пожара, а также сброшенных с вражеских самолетов пропагандистских листовок, да и просто распространяемых фашистскими агентами слухов о грядущем голоде и скорой сдаче нашими войсками города не заставили себя ждать. С полок магазинов быстро исчезли практически все продукты питания.

Моя мама и отчим проявили полную нерасторопность в этом деле и не сумели сделать никаких запасов. Вскоре в Ленинграде была введена карточная система, но даже по карточкам нельзя было полностью отовариться. Был один эпизод, о котором мама рассказывала с чувством вины. Как-то раз, когда она находилась в квартире в Мошковом переулке, пришел ее младший брат Даниил, который служил в то время где-то на Ленинградском фронте. Он обещал нашим соседям Хаджи-Касумовым принести кое-какие продукты в обмен на переданную ему от них бутылку спирта, но обманул и больше не появился.

В связи с предстоящей эвакуацией моей тети Норы мы с мамой пошли проститься с ней, ее мужем и детьми на Петроградскую сторону, где они жили в доме на углу Кронверкского пр. и Большой Пушкарской ул. Никогда не забуду, как их двухгодовалая дочка Оля плакала и просила: «Хеба, хеба!»

Попрощавшись, мы вышли на Большой проспект и пошли домой в сторону Тучкова моста по правой стороне. И вдруг начался артиллерийский обстрел, и снаряды начали разрываться совсем рядом. Мы с мамой перебежали на противоположную сторону, откуда, судя по всему, летели снаряды и где бы мы находились под защитой самих домов.