Лилия Дубовая - Немцов, Хакамада, Гайдар, Чубайс. Записки пресс-секретаря

И вот – мы в Токио. Город оказался совсем не таким, каким я его себе представляла. Мечталось о цветущей сакуре, экзотических храмах, фарфоровых японках в кимоно и японских минималистских садах камней. А попали мы в огромный многомиллионный человеческий муравейник, до отказа переполненный людьми, автомобилями, небоскребами из стекла и бетона и идеальными шоссе, нависающими друг над другом в несколько рядов. Не обошлось без сюрпризов и в гостинице. Поразила своими монументальными масштабами твердокаменная кровать, на которой вповалку можно было разместить тридцать три самурая, а не одну российскую журналистку, два подозрительных и, как оказалось, с непривычки страшно неудобных валика под шею вместо подушек, которые я в итоге в некое подобие подушки все-таки превратила, приложив их один к другому и обернув огромным банным махровым полотенцем, а еще – полное отсутствие штор на окнах. Их, как выяснилось позже, в качестве экзотики заменяли традиционные такие жалюзи из рисовой бумаги, которые я с горем пополам сумела обнаружить и опустить.

Но, увы, жалюзи меня не спасли, впрочем, как и самого Немцова и всю нашу делегацию. От чего? От громких бравурных маршей времен второй мировой, а может даже, русско-японской войны, которые двадцать четыре часа в сутки все три дня пребывания в Токио сопровождали нас ни на минуту не прекращаясь и доводя до состояния нервного срыва. Зато теперь я точно знаю, что не люблю, слышите, я совсем не люблю японские марши, и точно мне не нравятся самураи, которые в свое время под них маршировали или даже делали харакири. Почему марши? Нет, не подумайте, что так, демонстрируя свое уважение высокому гостю из новой России, встречала нас японская сторона. Увы, нет. Эти марши доносились из громкоговорителей, расположенных на микроавтобусе, который постоянно мотался за нами, как собачка на коротком поводке. А микроавтобус принадлежал какой-то японской националистической партии, которая воспользовалась приездом российского вице-премьера, чтобы во-первых, напомнить о себе избирателям и получить их голоса на предстоящих выборах, а во вторых, еще раз в лицо сказать этим русским, чтобы они немедленно отдали Японии эти вожделенные Южные Курилы. Но, если бы это были только марши, то это еще можно было бы как-то вынести. Нет, марши звучали только в виде заставки. А между маршами кто-то невидимый, но очень-очень громкий диким голосом орал что-то для нас совсем непонятное и, по ощущениям, весьма зловещее. А громкоговорители, сделанные отменно по последнему слову японской техники, многократно усилив это гневное рычание, разносили его по всей округе.

На наши вопросы, что все это значит, сопровождавшие нас японцы с милейшей улыбкой объяснили:

– Это наши националисты. Они требуют срочно решить проблему Южных Курил и вернуть Японии спорные острова. Это их позиция. Они имеют право ее озвучить. Ведь у нас, как и у вас – демократия. И остановить их не представляется возможным. Простите за причиненные неудобства, но придется их терпеть. А официально, конечно, мы за продолжение переговоров.

Вообще, визит проходил тихо и чинно. Никаких сенсаций не предвиделось, поэтому я просто в рабочем режиме периодически спокойно надиктовывала в ТАСС текущую информацию, благо в Токио имелось постоянное отделение агентства и ребята мне активно помогали, одновременно в свободное время насколько могли показывали мне город. Но пара сценок, характеризующих особенности японского национального характера, мне запомнилась.

Мы сопровождали Немцова на какую-то очередную официальную встречу (кажется, это был министр топлива и энергетики), которая должна была состояться в высоченном современном здании. Мы подошли к пропускному пункту, но оказалось (бывает же такое), что там – что-то то ли заело, то ли не сработало, и вертушка, через которую нужно было пройти, не крутилась. Японцы начали что-то выяснять, громко лопотать на своем японском, бурно жестикулируя и размахивая руками. Мы все притормозили в ожидании, а Немцов, быстро сообразив, что случилось, аккуратненько так (вот что значит – стройность) бочком-бочком протиснулся между застывшей вертушкой и кабинкой охранника. За ним мгновенно просочилась вся российская делегация. А сопровождавшие нас японцы, увидев это, мгновенно замолчали и с нескрываемым ужасом стали наблюдать за тем, что происходит. Видно было, что в их душах идет страшная борьба: сделать так, как до этого сделали русские, или все-таки остаться стоять и дождаться, пока вертушку починят. По тому, что было написано на их всегда каменных лицах с намертво приклеенными улыбками, я поняла, что решение дается им очень нелегко и вопрос этот лежит где-то в плоскости «быть или не быть». Уж не знаю, как бы все это закончилось, но есть в жизни и маленькое японское счастье – вертушка заработала, и оставшаяся часть сопровождающих ручейком потекла в холл, после чего втянулась в огромный лифт, который, слава богу, работал, а посему благополучно доставил всех желающих к месту вожделенной встречи обеих официальных сторон.

Мы же остались дожидаться ее итогов, чтобы с пылу с жару получить комментарии у нашего вице-премьера.

Но тут, как только телевизионщики расставили свои камеры, к нам подбежал испуганный японец и начал что-то настойчиво нам втолковывать, естественно, на своем родном, а значит – совсем не доступном для нас языке. Хорошо, что с нами остался представитель российского посольства, который, естественно, в совершенстве владел японским. Он выслушал бурно урчащего японца и объяснил нам, что здесь, оказывается, стоять нельзя, а нужно выйти на улицу и там – во дворе ждать Немцова. Во дворе – так во дворе. Мы спокойно вышли на улицу, присмотрели симпатичное местечко и в ожидании расположились уже там. Через пару минут к нам прибежал новый японец, который опять стал бурно что-то доказывать представителю посольства. Мы молча ждали объяснений, что не так на этот раз. Оказалось, что, по словам этого японца, здесь – во дворе – снимать и брать интервью ну никак нельзя. Просто запрещено. Поэтому мы должны войти в помещение и дожидаться Немцова там. Ребята снова взвалили на себя камеры, и мы пошли назад в здание. И там, как только мы вновь расположились, к нам подбежал японец под номером один…

Я поняла, что нашему сопровождающему все сильно надоело, потому что он не стал выслушивать японца, а с улыбкой, которую, наверное, в Японии продают каждому желающему где-нибудь на рынке, сложив ручки и кланяясь, поднимая к небу и опуская долу глаза, прижимая ладони к самому сердцу, он начал что-то объяснять своему японскому собеседнику. Тот, как я поняла, еще пару раз попытался отправить нас во двор, но, получив отпор, наконец успокоился, отошел на небольшое расстояние и занял выжидательную позицию.