Кристофер Хэдфилд - Руководство астронавта по жизни на Земле. Чему научили меня 4000 часов на орбите

Внешние, меньшие по размеру двигатели запустились примерно за 30 секунд до старта, чтобы в Центре управления смогли убедиться, что все готово и работает в штатном режиме, прежде чем дать команду на запуск основных двигателей, которые обладают достаточной мощностью и смогут оторвать наш корабль от Земли. Так снижались риски при старте, а нам с Томом это позволило еще и немного привыкнуть к «Союзу». В отличие от старта шаттла с его покачиванием и звенящим звуком двигателей, здесь мы слышали только сильный грохот. На шаттле двигатели установлены с одной стороны корабля, поэтому, когда они запущены, сила, которую они развивают, не только толкает корабль вперед, но и стремится его наклонить. На «Союзе» же двигатели расположены симметрично относительно центра тяжести корабля, поэтому, хотя присутствует постоянно усиливающаяся вибрация, нет бокового движения и нет внезапного взрывного рывка корабля, говорящего о том, что вы покидаете планету.

Рокот двигателей становился все сильнее и все настойчивее, пока мы слушали в своих наушника обратный отсчет на русском языке и в конце — «Пуск». Взлет. Ощущения очень сильно отличались от тех, что я испытывал во время своих стартов на шаттлах. Сейчас все происходило постепенно и равномерно по мере того, как топливо сгорало, двигатели набирали мощность для отрыва. Ощущения при стартовом ускорении не сильно отличаются от тех, когда просто сидишь на Земле. Мы понимали, что покидаем стартовую площадку, скорее благодаря часам, а не чувству скорости.

С точки зрения сторонних наблюдателей, в первые 10 секунд после старта все происходит мучительно медленно. Кристин потом мне призналась, что была так сильно напугана, что не могла оторвать глаз от «Союза» ни на секунду, и ей даже не пришло в голову что-то фотографировать. В отличие от взлета шаттла, при отрыве «Союза» кажется, будто он зависает над стартовой площадкой как-то слишком долго. Один из гостей сравнил отрыв ракеты с жимом штанги на пределе сил, как будто невидимый тяжелоатлет стоял внизу и с неистовым усилием толкал корабль прочь от Земли, и не исключено, что он мог его уронить.

Однако внутри корабля мы были сосредоточены не на страхе, а на упреждении развития событий, готовые к тому, что техника сделает свою работу. Чувствуешь себя пассажиром огромного локомотива, правда, никто не сможет дернуть стоп-кран в случае необходимости. В какой-то степени мы могли управлять кораблем. Задача состояла в том, чтобы понять, нужно ли брать управление на себя, и если да, то когда именно. Через минуту нас начало вдавливать в кресла все сильнее и сильнее. Начальный подъем казался четко направленным, но плавным, как будто сидишь на ручке метлы, которую невидимая рука спокойно направляет немного влево, потом немного вправо, вперед и назад. Ракета сама корректировала свое положение в пространстве по мере взлета и при изменении ветра и тяги двигателей.

Однако полет становился все менее плавным. Когда двигатели первой ступени прекратили работу и стартовые ускорители отделились от ракеты, произошло заметное изменение вибрации и увеличилось ускорение, а не только скорость, которая росла постоянно. Нас бросило вперед, затем мы постепенно вернулись назад, когда сбросивший вес «Союз» с ревом продолжил набирал высоту. Такой же рывок, но послабее, повторился, когда отделилась вторая ступень, а когда начали работать двигатели третьей ступени — те самые, которые должны были разогнать корабль до орбитальной скорости, — нас с силой швырнуло назад. Однако это было хорошее ощущение, ведь всего год назад двигатели третьей ступени на беспилотном грузовом корабле «Прогресс» не запустились, и он рухнул где-то в малонаселенном районе Гималаев. Если бы подобная авария произошла с нашей ракетой, «Союз» раскрыл бы свои парашюты, после чего потребовался бы не один день, чтобы нас найти. Мы все прошли курс выживания в зимних условиях в отдаленных районах, чтобы быть готовыми к такому сценарию, так что отлично представляли, какими трудными и несчастными будут эти дни. В это время года нам, бесспорно, хотелось бы, чтобы костюмы мишленовских человечков были с нами.

Всякий раз после завершения очередного важного этапа пути нам дышалось легче. Однако нельзя сказать, чтобы этот процесс действовал на нервы. При приближении к очередному этапу мы понимали, что не исключена вероятность какого-нибудь по-настоящему скверного поворота событий, но при этом знали, какие действия следует в этом случае предпринять каждому из нас. Мы были начеку и готовы были действовать. Если бы ситуация приняла катастрофический характер, например, не произошло бы своевременного отключения двигателей, мне следовало щелкнуть переключателем и нажать две аварийные кнопки, чтобы поджечь пироболты, которые бы отделили наш модуль от ракеты. У меня будет всего пять секунд, чтобы правильно оценить критическую ситуацию и выполнить соответствующие действия. Мы втроем неоднократно обсуждали, кто именно должен это сделать, кто должен дать разрешение. У нас была договоренность, что если событие Х не произойдет в течение Y секунд, то я активирую отделение модуля. Сидящий слева от командира корабля фактически единственный, кто может дотянуться до нужных кнопок. Я поднял крышки, которые обычно закрывают эти кнопки, так что я был готов нажать их в любую секунду. И это был замечательный момент, когда я закрыл эти крышки обратно.

Прошло девять минут полета. Двигатели третьей ступени отключились, «Союз» отделился от ракеты-носителя, а антенны и солнечные панели корабля развернулись. Управление полетом переводилось с Байконура в Российский центр управления полетами, расположенный в пригороде Москвы, городе Королеве.

Каждый экипаж берет в полет свой собственный «g-метр» на веревочке, игрушку или фигурку, которую подвешивают перед собой, чтобы увидеть, когда корабль окажется в невесомости. Нашим «g-метром» была Клепа, маленькая вязаная кукла — герой российской детской телевизионной программы, подарок Анастасии, девятилетней дочери Романа. Когда нитка, на которой была подвешена кукла, вдруг ослабла и игрушка начала парить в воздухе, я испытал чувство, которое никогда раньше не испытывал в космосе: я вернулся домой.

Вся жизнь астронавта состоит из тренажеров, тренировок, прогнозирования, попыток выработать необходимые навыки и сформировать правильный образ мышления. Но в конечном счете это все притворство. И только после того, как двигатели отключены и вы убедились, что курс и скорость корабля верны, можно признать: «У нас получилось. Мы в космосе». Кажется, в этом есть что-то общее с рождением ребенка, когда вы постоянно думаете о «конечном результате»; вы прочитали книги и посмотрели фотографии, вы приготовили детскую комнату и прошли курсы по методу Ламаза, у вас все было спланировано, и вы думали, вы знаете, что делаете, — а потом вдруг оказываетесь лицом к лицу с визжащим младенцем, и все оказывается совсем не так, как вы предполагали.