Ричард Докинз - Слепой часовщик. Как эволюция доказывает отсутствие замысла во Вселенной

На самом деле никакого парадокса тут нет. Как следует подумав, мы увидим, что по-другому и быть не могло. Эволюция путем естественного отбора не может идти со скоростью, превышающей скорость мутирования, ведь в конечном счете мутации — это единственный источник возникновения изменчивости внутри вида. Естественный отбор способен только на то, чтобы сохранять одни варианты и отвергать другие. Верхняя граница скорости эволюционных изменений неизбежно будет устанавливаться частотой мутаций. Фактически естественный отбор занимается не столько преобразованиями, сколько их предотвращением. Поспешу прибавить, что из этого не следует, будто естественный отбор — процесс исключительно деструктивный. Он способен и к созиданию. Каким образом — объясню в главе 7.

Но и мутации сами по себе штука довольно редкая. Другими словами, и без естественного отбора ДНК сохраняет свои архивы с поразительной эффективностью. По самым скромным оценкам, даже при отсутствии естественного отбора она реплицируется с такой точностью, что для того, чтобы опечатки составляли 1 % от общего текста, потребуется сделать целых пять миллионов удвоений подряд. Наши воображаемые машинистки снова безнадежно обставлены ДНК, даже если никакого естественного отбора не происходит. Ведь достигнуть такого уровня точности для них было бы равносильно способности напечатать полный текст Нового Завета всего лишь с одной опечаткой. То есть каждая из них должна быть примерно в 450 раз аккуратнее типичного секретаря из реального мира. Это определенно не в полмиллиарда раз — соответствующий показатель точности копирования гена гистона H4 при участии естественного отбора , — но все равно очень впечатляющая цифра.

Однако я несправедлив к машинисткам. В сущности, я исходил из допущения, что они неспособны замечать свои ошибки и исправлять их. Я постулировал отсутствие корректуры. В действительности же она, разумеется, существует. А значит, в моем ряду из миллиардов машинисток исходному тексту было бы не так просто испортиться, как я это описал. Механизм копирования ДНК включает в себя и автоматическое исправление ошибок. Не будь этого, не было бы и такой изумительной точности. В процессе снятия копии с ДНК участвует много различных инструментов-“корректоров”. Это тем более необходимо, если учесть, что символы кода ДНК отнюдь не так неподвижны, как иероглифы, высеченные на граните. Речь здесь идет об объектах настолько крохотных — вспомните про все эти экземпляры Нового Завета, помещающиеся на булавочной головке, — что они подвержены постоянным разрушительным ударам просто из-за обычного беспорядочного теплового движения молекул. В тексте ДНК происходит непрерывное обновление, круговорот букв. Ежедневно в одной человеческой клетке подвергается порче около 5 тыс. печатных знаков, и механизмы репарации немедленно заменяют их на новые. Если бы эти механизмы не трудились не покладая рук, весь текст потихоньку растворился бы. Вычитывание новых копий ДНК — это просто одна из разновидностей стандартных ремонтных работ. Поразительная сохранность информации в ДНК и замечательная точность ее воспроизведения связаны в первую очередь с постоянным исправлением опечаток.

Итак, мы видим, что молекулы ДНК являются ключевым элементом захватывающих информационных технологий. Они способны вмещать огромное количество точной цифровой информации в ничтожном объеме и хранить ее с поразительно малым числом ошибок (но все же не без ошибок) в течение неимоверно долгого времени, миллионов лет. К чему же все это нас приводит? К самой главной правде о жизни на Земле, к той истине, на которую я намекнул в первом абзаце этой главы, когда говорил про семена ивы. Истина эта заключается в том, что живые организмы существуют для пользы ДНК, а не наоборот. На данном этапе рассуждений это еще не очевидно, но я надеюсь, что сумею вас убедить. По сравнению с нашими короткими жизнями информация, которую несут молекулы ДНК, может считаться практически вечной. Продолжительность жизни текста, записанного в ДНК (плюс-минус несколько мутаций), измеряется миллионами и сотнями миллионов лет. Или, другими словами, насчитывает от 10 тыс. до триллиона сроков жизни индивидуальных организмов. Каждый отдельный организм можно рассматривать как временное транспортное средство, в котором ДНК-послания проводят ничтожно малую часть всего отведенного им геологического времени.

В мире полным-полно вещей, которые существуют!.. Так-то оно так, но что это нам дает? Вещи существуют либо потому, что они недавно возникли, либо потому, что какие-то их качества не давали им разрушиться раньше. Скалы появляются на свет не слишком часто, но зато они крепки и долговечны. В противном случае они были бы не скалами, а песком. Впрочем, некоторые из них в самом деле постигла эта участь, благодаря чему у нас есть пляжи! А более прочные так и остались существовать в виде скал. Роса же, наоборот, существует не из-за своей долговечности, а потому, что она только что появилась на свет и еще не успела испариться. По-видимому, есть две категории предметов, обладающих “ценностью для существования”: предметы типа росинок, которые можно охарактеризовать как “отличающиеся большой вероятностью возникновения, но не очень долговечные”, и предметы типа скал — “возникают не очень часто, но, раз возникнув, имеют склонность оставаться надолго”. Скалы обладают долговечностью, а росинки — “возникабельностью”. (Я пытался найти менее уродливое слово, но не смог.)

ДНК взяла все лучшее от тех и от других. Как физические объекты молекулы ДНК похожи на капельки росы. При определенных условиях они способны возникать в большом количестве, но существование их недолго: уже через несколько месяцев от них ничего не остается. Они не так долговечны, как скалы. Но те шаблоны , которые в них закодированы, прочнее самых твердых скал. У них есть все необходимое, чтобы существовать в течение миллионов лет, благодаря чему они и сохранились до наших дней. Основное их отличие от росинок в том, что одни росинки не рождаются от других. Все капли росы, безусловно, похожи друг на друга, но они не обладают каким-то особенным сходством со своими “родителями”. В отличие от молекул ДНК росинки не формируют кланов и потому не могут передавать информацию. Росинки возникают путем самозарождения, а тексты ДНК — посредством снятия копий.

Трюизмы наподобие “мир полон вещей, у которых есть все необходимое, чтобы существовать” банальны и почти что глупы до тех пор, пока мы не начнем употреблять их по отношению к особому типу долговечности — долговечности в виде ряда поколений размножающихся копий. Долговечность последовательностей ДНК иного свойства, нежели у скал, а возникабельность — иного свойства, нежели у росинок. В данном случае фраза “все необходимое, чтобы существовать” — ни в коей мере не банальность и не тавтология. Это “все необходимое для существования” включает в себя способность строить машины вроде меня или вас — самые сложные объекты в известной нам Вселенной. Давайте посмотрим, как такое возможно.