Михаил Сарбучев - Никакого «Ига» не было! Интеллектуальная диверсия Запада

Термин «иго», означающий власть т.н. «Золотой Орды» над Русью, в русских летописях не встречается. Он появился на стыке XV – XVI веков в польской исторической литературе. Первым его употребил хронист Ян Длугош («iugum barbarum», «iugum servitutis» (дословно «варварское иго»; «рабское иго») в 1479 году. Вслед за ним этот термин подхватил профессор Краковского университета Матвей Меховский в 1517 году. Прием перекрестных взаимных ссылок – очень часто употребляемый пропагандой прием, чтобы придать мнению оттенок «массовости» (т.е. «истинности»?). В XV веке о массовости литературы речи не было. Не требовалось десятков и сотен ссылок. Достаточно было нескольких. Аудитория университетского профессора была вполне достаточной для запуска «утки». Итак, впервые о некоем ужасном «иге» заговорили не в Московии, которая в те времена по логике как раз должна была бы праздновать «Великую Победу», а соседи. Причем соседи, которых в симпатиях к России и русским очень трудно заподозрить.

Вообще-то 1479-й – дата вовсе не случайная (ну, или просто-таки фантастическое совпадение!). По странному стечению обстоятельств 25 марта именно этого года у московского царя Ивана III (Великого) и византийской царевны Софьи Палеолог, племянницы последнего византийского императора Константина XII, родился первенец. Незадолго до этого (в историческом смысле это вообще мгновения) старцем псковского Елизарова монастыря Филофеем сформулирована концепция, которую сейчас бы мы назвали геополитической: «Москва – III Рим». «Береги и слушай, благочестивый царь, тому, что все христианские царства сошлись в одно твое, что два Рима пали, а третий стоит, четвертому же не быть…» Появление легитимного наследника, способного воплотить эту концепцию, – весьма серьезная заявка на то, что это никакое не праздное умствование. III Рим в отсутствие второго – правопреемник второго и конкурент первого.

Что можно противопоставить этой концепции? Ясное дело – другую геополитическую концепцию, пусть основанную на лжи и выдумке (а по Геббельсу это не имеет никакого значения), позволяющую удалить Московию от геополитических центров приложения силы в Европе и сместить ее в Азию, при этом «последними европейцами» (последними бойскаутами) обозначить, естественно, себя. Вам ли, варварам немытым, конкурировать с Римом и папой за влияние в Европе? Варварам, разрушившим Рим, и вдруг в «наследники» Рима! Как такое возможно?! И поскольку на варваров немытых московиты явно не тянули, а мордовские болота были далеко и тоже на знаковый бренд России никак не годились, был выбран путь фэнтези.

Удивительно ли, что эти неприятные эпитеты в адрес нашего народа употребили такие «знаменосцы европейской цивилизации», как поляки? Неудивительно. Минимум 600 лет между русскими и поляками шла перманентная вендетта. Вернее, шла она даже не столько между собственно русскими и поляками (говорить о поляках как о нации, да и о русских, на тот момент было бы известной натяжкой), сколько между двумя русскими протоимпериями – Московией и Речью Посполитой, именовавшейся в свое время «Царство Польско-литовское и русское». Извечный «спор славян промеж собою…». Кровавый спор. Сергею Эйзенштейну партия и правительство поставили задачу: отразить национально-освободительную борьбу русского народа против германских завоевателей. Великий режиссер с задачей справился, но улез за «фактическим материалом» аж в 1242 год. Если бы аналогичная задача была поставлена на польскую тему, так далеко лезть не пришлось бы. Пограничный Смоленск «смолил» (горел) не переставая. В войне с кем Иван Сусанин отдал жизнь за царя? Кого изгоняли из Кремля Минин и Пожарский? Могли ли поляки писать о русских иначе как о «варварах» и «потенциальных рабах»? – разумеется, нет.

Известную нам «этническую» окраску «иго» приобрело и того позже. «Монголо-татарским» оно стало в 1817 году у некоего немецкого исследователя Фридриха Крузе [3]. То есть Гаврила Романович Державин, например, «сошел в гроб», предварительно благословя Александра Сергеевича, полным «дураком и неучем» в части «монголо-татарского» нашествия. Крузе тем не менее считался авторитетным славистом. Не все его работы переводились на русский язык, но нет сомнений, что русской образованной публике его тексты были хорошо известны. В том числе и Карамзину.

С немца спрос-то не особо велик. Разбираться в том, что там, на Востоке, происходит, не позволяет его природное среднеевропейское чванство. Для него вообще все, что восточнее Вислы, все Чингисхан. Возьмем мемуары одного из знаменитых немцев ХХ века: «Из лесных районов северной России, где я должен был вести действия малопригодным для такой местности танковым корпусом, я попал в степные просторы, где не было ни препятствий, ни укрытий. Идеальная местность для танковых соединений, но их-то, к сожалению, в моей армии не было. Только русла пересыхающих летом мелких речек образовывали глубокие овраги с крутыми берегами, так называемые балки. И все же в однообразии степи была какая-то прелесть. Пожалуй, каждый испытывал тоску по простору, по бескрайности. Можно было часами ехать этой местностью, следуя только стрелке компаса, и не встретить ни одного холмика, ни одного селения, ни одного человеческого существа. Только далекий горизонт казался цепью холмов, за которой, может быть, скрывались райские места. Но горизонт уходил все дальше и дальше. Лишь столбы англо-иранской телеграфной линии, построенной в свое время Сименсом, нарушали монотонность пейзажа. При закате солнца степь начинала переливаться прекраснейшими красками. В восточной части Ногайской степи(?! выделено мной. – М.С. ), в районе Мелитополя и северо-восточнее его встречались красивые деревни с немецкими названиями Карлсруэ, Гелененталь и т.д. Они были окружены пышными садами. Прочные каменные дома свидетельствовали о былом благосостоянии. Жители деревень в чистоте сохранили немецкий язык. Но в деревнях были почти только одни старики, женщины и дети. Всех мужчин Советы уже успели угнать». Эрих Манштейн. «Утерянные победы» [4].