Array Коллектив авторов - Быть чеченцем: Мир и война глазами школьников

ТЕОРИЯ КОНСЕРВАЦИИ

Автор одного из сочинений обращает внимание на мысль о том, что акции генерала Ермолова сорвали происходивший в чеченском обществе переход от первобытного общества к феодальному [138]. Девушка из Пензы с русским именем и фамилией предпринимает исполненную благородства попытку найти корни проблемы за пределами ходячих мнений. Она пишет: «Как много раз за последующие века чеченцев будут упрекать за то, что они живут войной и воровством, грабежами, а корни этого — вот они!»

Идея, что в конфликте на Кавказе столкнулись «современное общество» и «архаическое» (родовое, феодальное), высказывалась в России не раз. Поверхностное знание о верности чеченцев обычаю кровной мести, о наличии тейпов, об уважении к женщинам и некоторые другие детали служат поводом для такого заключения. Ретро-ориентированное российское массовое сознание не то чтобы уважает эти архаизмы, но, скорее, завидует им. Предмет особой зависти — сплоченность чеченцев, готовность помогать друг другу. Русские очень ценят такую солидарность, поскольку утратили ее — по масштабам исторического времени — совсем недавно. Сейчас очень часты — они встречаются и в текстах — ламентации о том, что русские друг другу не помогают. Архаические же отношения чеченцев оказываются их преимуществом в противостоянии.

Эти идеи имеют корни в дискурсе романтиков, который обслуживал еще колониальные войны европейских держав, когда против «испорченных цивилизацией» европейцев успешно боролись «сильные своим первобытным духом дикари».

КАВКАЗ КАК ПИОНЕР РЫНОЧНЫХ ОТНОШЕНИЙ

Однако чеченское общество, если судить, например, по сочинениям, представляется далеким от первобытного и феодального. И напротив, в постсоветском российском обществе исследования то и дело обнаруживают элементы крепостного докапиталистического уклада. Редукция к архаическим структурам — частая реакция социумов на внешнее давление. Для всего постсоветского общества (или всех постсоветских обществ) прослеживается и другая закономерность. Произошло внезапное разрушение или резкое ослабление опорных социальных конструкций: партийной и советской структуры управления, а с ними хозяйственных систем, каналов мобильности, наконец, соответствующих дискурсов. На всем постсоветском пространстве это вызвало более или менее долговременное оживление первичных и архаичных социальных систем, типа систем родства, соседства, знакомства, а также повсеместно привело к расцвету «диких» социальных образований, основанных на насилии. Чеченское общество в этом смысле не представляет собой исключение, скорее — наиболее яркое проявление этого правила. Недаром то немногое, что рассказывается в сочинениях о «мирной жизни», как две капли похоже на происходившее почти во всех частях бывшего СССР.

Другая тенденция, характерная для постсоветского пространства, — возникновение в недрах советского строя и развитие на его руинах социальных систем более высокой сложности, чем их окружение. Они используют новый ценностный базис и реализуют новые, не связанные с советской традицией дискурсы. Наиболее очевидный пример — финансовые структуры, бизнес. В поздне-советскую эпоху они развивались в форме теневых структур, после первого этапа реформ превратились в частично или полностью легальные. И здесь Чечня, если и выделяется, то вновь — особо сильным проявлением общей тенденции. Значительное присутствие чеченцев в российском бизнесе говорит именно об этом.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Отметим две печальных тенденции последних двадцати лет. Одно направление, общее для Чечни и областей России — возникновение так называемых организованных преступных группировок, где насилие является средством обогащения или заработка. Другой путь, специфичный для Чечни, — образование вооруженных формирований, в которых люди готовы совершать насилие из идейных побуждений, иногда — свидетельствуют сочинения — по принуждению. Известно также, что в рядах этих формирований есть те, для кого участие в военных действиях — источник заработка. Сочинения говорят и о российских военнослужащих, мотивации которых связаны прежде всего с заработком.

Сращение организованных преступных группировок и вооруженных формирований — логика этой войны.

Движение военного конфликта к тому, что по обеим сторонам оказываются люди, для которых война — это источник средств к существованию, обычно происходит тогда, когда конфликт принимает затяжной или хронический характер. Такое происходит, когда с обеих сторон существуют силы, заинтересованные не в победе, а в продолжении войны. Им война приносит столь большие прибыли, что можно изрядные суммы тратить на ее продолжение, в частности на плату тем, кто зарабатывает, воюя рядовым или офицером. Так война становится «странной» для большинства тех, кто ее видит, будь то снаружи, будь то изнутри.

В общественном сознании России, как и в общественном сознании Чечни, о чем говорят сочинения, уже давно с настойчивостью присутствует мнение о том, что война идет и не кончается лишь потому, что это «кому-то надо». Точно указать этого субъекта общественность не может, но уверена, что дело не в номинальных целях, провозглашаемых сторонами.

Общим для авторов сочинений и для большинства россиян является желание мира. События осени 2004 года, может быть, отдаляют эту цель, подтверждая мнения и некоторых авторов сочинений, и многочисленных респондентов в опросах: такая война — надолго.

Григорий Шведов, главный редактор «Кавказского узла», общество «Мемориал»

Общество «Мемориал» работает на Кавказе с 1990 года — в Нагорном Карабахе, Южной и Северной Осетии, Ингушетии, Чечне.

В этом регионе, на столь малом фрагменте политической карты, год от года происходят чудовищные преступления и массовые нарушения прав человека. События 2004 года будут вписаны в хронику этих тяжелых дат.

Поначалу «Мемориал» лишь откликался на беду, стремился помочь людям, обеспечить им хотя бы минимальную юридическую поддержку, не позволить замолчать преступления сильных и страдания слабых.

Сегодня мемориальские правозащитники работают в Чечне, собирая и распространяя информацию о скрытой от общества войне, помогают беженцам, находящимся в зоне конфликта и за ее пределами, защищают людей в судах, выпускают доклады и книги о нарушениях прав, поддерживают общественное антивоенное движение.

Последние несколько лет мы задаем себе вопрос: можно ли сделать хоть что-то, кроме сбора и распространения информации о военных преступлениях и помощи их жертвам? Можем ли мы не только реагировать, но и попытаться хоть чуть-чуть улучшить жизнь самого нуждающегося в поддержке народа?