Всеволод Овчинников - Сакура и дуб (сборник)

Да, в сегодняшнем Манчестере то и дело вспоминаешь автора книги «Положение рабочего класса в Англии». Корни социально-политических проблем, определяющих сегодняшний день британских тружеников, более всего обнажены на Севере.

Здесь хорошо видны особенности британского рабочего движения: давность его традиций и его массовость. Профсоюзы ведут родословную с прошлого века и объединяют в своих рядах свыше половины тружеников, работающих по найму. По этому показателю Британия опережает США и Японию.

Давность традиций в целом служит источником силы британского рабочего движения, однако подчас оказывается и источником его слабости. Это, в частности, относится к устаревшей организационной структуре профсоюзов, которая нередко разобщает коллектив предприятия на изолированные отряды. Дело не только в том, что среди примерно пятисот существующих в стране профсоюзов около половины насчитывают в своем составе меньше чем по тысяче человек и представляют собой остатки ремесленных цехов и гильдий (вроде 875 закройщиков фетровых шляп или 114 изготовителей медных труб для военных оркестров). Дело прежде всего в том, что с течением времени меняются формы и методы труда, усложняя первоначальное разграничение профессий.

И вот вместо того чтобы целиком посвящать себя противоборству труда и капитала, три тысячи освобожденных профсоюзных работников и двести тысяч цеховых старост вынуждены уделять немало времени и сил так называемой «демаркации», то есть спорам о том, к какой профессии, а значит, к какому профсоюзу надлежит отнести выполнение той или иной трудовой операции. Скажем, если у англичанина вышел из строя газовый бойлер, то вызванный на дом мастер проверит трубы, краны и горелки, но будет не вправе соединить порвавшиеся провода электрического выключателя (так как по соглашению с профсоюзом котельщиков это может делать только член профсоюза электриков). Коллектив любого из британских металлургических заводов разделен на десяток профсоюзов, что не только мешает маневрировать рабочей силой при модернизации производства, но и ослабляет общий нажим трудящихся на позиции капитала.

Принцип «разделяй и властвуй» издавна служил правящим классам Великобритании. Его применяли и к народам колоний, и к пролетариату метрополии. Имперские сверхприбыли позволяли умиротворять подачками наиболее квалифицированную часть британских трудящихся, формировать из них «рабочую аристократию», склонную к соглашательству.

В начале 70-х годов консервативное правительство Эдварда Хита попыталось сковать забастовочное движение с помощью «закона об отношениях в промышленности». Он запрещал стачки по инициативе снизу, без санкции профсоюзных боссов. Так оказались за решеткой в Пентовильской тюрьме пятеро лондонских докеров. Но расправа над «пентовильской пятеркой» вызвала в стране бурный взрыв негодования. Разразился политический кризис, который закончился падением кабинета Хита. Бразды правления пришлось уступить лейбористам.

Вернувшись к власти на рубеже 80-х годов, тори вновь принялись за свое. «Закон о занятости», внесенный в парламент Маргарет Тэтчер, предназначен подрезать крылья рабочему движению. Он запретил участвовать в пикетах тем, кто не работает на данном предприятии. Стало быть, пикеты солидарности, когда на помощь шахтерам приходят железнодорожники, а металлургам – машиностроители, были объявлены вне закона. Это дает возможность привлекать профсоюзных активистов к уголовной ответственности, оказывать на тред-юнионы финансовый нажим с помощью исков и штрафов, то есть переводить противоборство труда и капитала в судебную сферу, где особенно много обладателей «старых школьных галстуков», воспитанников Оксфорда и Кембриджа, то есть где позиции правящих классов наиболее сильны.

Профсоюзам навязано также правило о том, что важные решения – например, о начале забастовки – должны приниматься не коллективно, а индивидуально: не открытым голосованием, а в виде письменного заявления по почте. Это – прямая ставка на разобщение коллектива: ставка на то, что если труженики будут принимать решение о стачке не сообща, а поодиночке, каждого из них будет легче запугать или сбить с толку, а активистам будет труднее увлекать за собой массы.

Заброшенные шахтные дворы. Бурьян на ржавых рельсах и отвалах, где копошатся чумазые ребятишки. Тесно сдвинутые шеренги убогих домиков – если бы не гирлянды выстиранного белья, они слились бы перед глазами в сплошное серое пятно. Несколько заколоченных витрин. Неподвижные мужские фигуры на крылечках. И на всем – печать запустения и безысходности.

Как поразительно они оказались похожи – традиционные шахтерские районы севера Великобритании и юга Японии! Естественно, что у горняков сходен труд, сходен быт. Но до чего сходной явилась и их судьба! Обе островные страны живут прежде всего переработкой привозного сырья. Для каждой из них добыча угля была главной, если не сказать единственной, отраслью их собственной добывающей промышленности.

Вскоре после войны угольная промышленность Великобритании была национализирована. Переход шахт в собственность государства горняки восприняли с воодушевлением, с чувством высокой ответственности и пониманием своего долга перед страной. Правящие круги не скупились тогда на похвалы в адрес шахтеров. И немудрено: в самые трудные для Англии годы они внесли решающий вклад в послевоенное восстановление, помогли оживить экономику, рассосать безработицу.

К середине 50-х годов 700 с лишним тысяч британских шахтеров довели годовую добычу угля до 220 миллионов тонн. Если бы угольной промышленности позволили нормально развиваться и дальше (для чего имелись и разведанные запасы, и квалифицированная рабочая сила), то энергетические потребности Англии по-прежнему могли бы в основном покрываться за счет отечественных ресурсов. И вздорожание нефти в начале 70-х годов отнюдь не нанесло бы британской экономике столь болезненного удара. Но прежде чем вести речь об этом, нужно отметить еще и другое: английский капитал сумел использовать к своей выгоде и национализацию, и патриотический порыв горняков в первые послевоенные годы. Владельцы шахт получили завышенную компенсацию и охотно переложили на государственный бюджет бремя неизбежных расходов по модернизации угледобычи. Государство же обеспечило снабжение частных предприятий дешевым углем в самое трудное для них время. Все это, однако, не помешало власть имущим приговорить английскую угольную промышленность к принудительному умерщвлению, как только против нее ополчились международные нефтяные концерны.