Всеволод Овчинников - Сакура и дуб (сборник)

Он должен быть терпимым к взглядам других (не считая, разумеется, ирландцев, социалистов, профсоюзных организаторов и браконьеров), но придерживаться мнения, что только сильная рука способна сохранить британские интересы к востоку от Суэца. Будучи директором компании, он не должен слишком хорошо разбираться в ее делах, а возвращаясь из путешествия – ощущать расширение кругозора.

В широком смысле философия джентльмена представляет собой отказ мыслить принципиальными категориями: не заглядывай вперед; встречай проблемы дня по мере того, как они возникают; старайся решать их без лишних усилий разума, без неподобающего пыла страстей. Всюду, где требуются специальные знания, живое воображение, настойчивость и целеустремленность, организаторский дар, характеристики джентльмена становятся не только бесполезными, но и опасными.

Легко ли убедить себя в том, что проходит век полковников, которые извечно воплощали собой образ триумфального викторианства, империи, послеобеденного чая, игры в крикет на зеленых лужайках. Когда-то эти полковники – строители империи в 30-х годах прошлого века – уходили в отставку и поселялись в живописных поселках Дорсета и Корнуолла. Они читали воскресные проповеди в приходских церквах. Они имели самые ухоженные сады и получали призы на сельскохозяйственных выставках, выращивая огурцы величиной с тыкву.

Эти полковники олицетворяли собой Британию, которая никогда не менялась: консервативную, уверенную в себе и замкнутую. Если вы не говорили с ними о распаде империи, о безработице, о лейбористской партии, о Бернарде Шоу, о механизации армии – обо всех этих проклятых новшествах, пришедших с континента, – они были бы милейшими людьми.

Полковники почувствовали, что получили смертельный удар даже не при распаде империи, а уже при механизации армии. Как только начали расформировывать кавалерийские полки, они стали требовать, чтобы офицерам, пересаженным на танки, сохранили хотя бы шпоры.

Но техника, пришедшая в армию, нанесла удар по самому главному: по взаимоотношениям любителей и профессионалов.

И вот, по мере того как нарастают волны критики в их адрес, джентльмены и полковники чувствуют, что движутся к вымиранию. Не только длинноволосые интеллигенты, читающие Марселя Пруста и Зигмунта Фрейда, уничижительно высказываются о детищах публичных школ, но все громче раздаются голоса, что «эти вещи гораздо лучше делаются за границей». А под «этими вещами» имеется в виду как раз то, что прежде всего оставляли джентльменам: управление людьми и делами, проблемы политики и администрации, войны и мира.

«Что, собственно, знаем мы глубоко об Англии, как представляем себе ее лицо, казалось бы, совершенно открытое чужому взгляду? Мне думается, нет маски более загадочной, чем это открытое лицо. И нет более интересной задачи сейчас для журналиста-международника, нежели разгадать эту загадку Англии, разгадать так, чтобы можно было представить себе ее будущее». Эти слова Мариэтты Шагинян уже приводились в первой главе впечатлений и размышлений об Англии и англичанах. К ним же хочется вновь вернуться, берясь за завершающую главу.

Спору нет, мы в целом знаем об англичанах гораздо больше, чем, скажем, о японцах. Сказывается давнее знакомство наших народов с культурным наследием друг друга, и прежде всего с литературой, способной раскрывать в художественных образах черты национального характера. Но чем дольше находишься среди англичан, тем глубже убеждаешься, что, лишь уяснив их национальную психологию, можно почувствовать своеобразие человеческих взаимоотношений и общественных процессов в этой стране. Для этого нужно разобраться в специфике английского характера, особенно тех его черт, которые в виде обычаев и традиций, моральных норм и правил поведения насаждались преднамеренно.

Мне довелось немало общаться с англичанами в Китае и Японии, в их бывших колониях к востоку от Суэца. Но после четырех прожитых в Лондоне лет приходишь к выводу, что по-настоящему узнать англичан можно только в Англии. Выше говорилось, что в палисаднике перед своими окнами англичанин становится другим, чем в уличной толпе. Подобное же сопоставление правомерно и в более широком смысле. Многие привлекательные стороны своей натуры англичане раскрывают лишь на родине, тогда как их отрицательные черты, как бы предназначенные не для «своих», а для «чужих», становятся особенно заметными именно за рубежом. Думается, что подобная двойственность тоже порождена представлением о том, что «туземцы начинаются с Кале». Находясь среди соотечественников, англичанин может поднять забрало. Он не сомневается, что все вокруг знают правила игры и будут следовать им. Но, попав в чуждое окружение, оказавшись среди неведомых и непредсказуемых иностранцев, англичанин как бы разворачивается в боевой порядок, жестко реагируя на все непривычное. И эта настороженно-оборонительная поза часто дает повод отрицательно судить о нем.

«Чопорные англичане» – вот привычное словосочетание, которое давно стало стереотипом. А между тем куда уместнее, пожалуй, говорить не о чопорности, а о щепетильности. Основой ее служит привитое англичанам представление о глухих стенах, которые должны ограждать от посторонних взоров неприкосновенное царство частной жизни. Разумеется, эта же щепетильность заставляет англичан быть замкнутыми и необщительными – особенно с незнакомыми людьми.

Сталкиваясь с подобной чертой, поначалу сетуешь, что она делает процесс вживания в британскую действительность долгим и мучительным. Затем убеждаешься, что наряду со сдержанностью англичанам присуща не только вежливость, но и взаимная приветливость – правда, приветливость без назойливости. И, наконец, приходишь к самому важному выводу: замкнутого англичанина, к которому вроде бы нельзя подступиться, не так уж трудно «раскрыть» с помощью простой и безотказной отмычки. Нужно обратиться к нему за помощью или хотя бы косвенно показать, что нуждаешься в ней.

Попытка разговориться с незнакомыми людьми в поезде Лондон-Эдинбург, скорее всего, окажется бесплодной (особенно если по привычке начинать разговор с вопроса, куда и зачем случайные спутники едут, есть ли у них дети и сколько они зарабатывают).

Опыт свидетельствует, однако, что разбить лед отчужденности не так уж сложно. Нужно перво-наперво декларировать свою беспомощность, как бы передать сигнал бедствия, на который английская натура не может не откликнуться.