Всеволод Овчинников - Сакура и дуб (сборник)

Англичанину, считает Горер, приходится вести постоянную борьбу с самим собой, с естественными страстями своего темперамента, рвущимися наружу. И такой жесткий самоконтроль забирает чрезвычайно много душевных сил. Не этим ли можно объяснить, высказывает предположение Горер, что англичане тяжелы на подъем, склонны обходить острые углы, что им присуще желание быть вне посторонних взглядов, порождающее культ частной жизни. Достаточно понаблюдать за английской толпой на народном празднике, на спортивном стадионе, чтобы почувствовать, как национальный темперамент рвется из-под узды самоконтроля. Когда-то отдушиной для бушующих страстей могли быть заморские владения: десять заповедей переставали существовать к востоку от Суэца, кодекс джентльмена предназначался для домашнего применения, а не для экспорта в колонии.

Ныне же роль громоотвода во многом перешла к телевизионному экрану. Не парадокс ли, что один из самых законопослушных народов проявляет поразительное пристрастие к преступному миру – правда, в роли зрителей или читателей; что страна, где, по выражению писателя Джорджа Оруэлла, правонарушение и зло – понятия тождественные, оказалась родиной Конан Дойла и Агаты Кристи, крупнейшим производителем и потребителем детективной литературы. Вместе с тем ореол уважения, окружающий фигуру полицейского, – одно из свидетельств того, что англичане одержимы идеей держать вещи под контролем. Им свойственно восхищаться теми, кто подчиняет себе бурные моря и дальние страны, кто покоряет снежные горы и подводные глубины, кто укрощает стихийные силы природы или побеждает опасные болезни. Причем объект, который должен быть покорен или приручен, всегда рассматривается в таких случаях как нечто потенциально агрессивное, как нечто такое, что необходимо взять под контроль.

В 30-х годах XIX века господство старой земельной аристократии оказалось под угрозой со стороны промышленной буржуазии. «Фабрики джентльменов» родились именно в ту пору, когда обрели вес и влияние владельцы «черных сатанинских мельниц». Бурно расплодившиеся публичные школы для совместного воспитания детей промышленников и детей аристократов, для воспроизводства правящей элиты в соответствии с традициями прошлого, а также с потребностями будущего (то есть нуждами разраставшейся империи) были воплощением исторического компромисса, на который пошел класс титулованных землевладельцев, став «аристократией с открытой дверью».

Основоположник публичных школ Томас Арнольд говорил, что «фабрики джентльменов» растят особый сорт людей, предназначенных держать в своих руках бразды правления, убежденных в своем призвании руководить другими. Отсюда – упор на воспитание характера, а не на развитие интеллекта, ибо просвещенность отнюдь не была в тогдашние времена первым из качеств, которые требовались для управления империей. Само понятие «джентльмен» было неоднозначным в различные исторические эпохи. В Средние века джентльменом был благородный рыцарь, который своим мечом служил воинствующему богу. В XVIII столетии джентльменом считался землевладелец, который знал свои поля и своих овец, увлекался псовой охотой и в числе прочих досугов помогал управлять государством. Это был любитель с возможностями.

Лишь в 30-х годах XIX века, по мере распространения публичных школ, понятие «джентльмен» обрело свой нынешний смысл. Человек, отвечающий этому эталону, в представлении англичан бесстрастен, щепетилен, немногословен. Он при любых обстоятельствах сохраняет «жесткую верхнюю губу», верность данному слову, делает больше, чем обещает. Он избегает говорить что-либо хорошее о себе и что-либо плохое о других. Он служит воплощением самоконтроля, порядочности, честной игры.

Он совершает джентльменские поступки, но еще больше отличается от простых смертных тем, чего он не делает… Кодекс джентльмена предназначался для элиты. Но с середины викторианской эпохи культ самоконтроля и культ предписанного поведения были переняты у правящего класса другими слоями общества. Каждый год «фабрики джентльменов» выпускали все больше людей, которые олицетворяли собой новые стандарты поведения и нормы взаимоотношений между людьми. Многие из них выдвинулись на видные посты и оказали значительное влияние на своих современников.

Русское мое сердце любит изливаться в искренних, живых разговорах, любит игру глаз, скорые перемены лица, выразительное движение руки. Англичанин молчалив, равнодушен, говорит, как читает, не обнаруживая никогда быстрых душевных стремлений.

Забудем о черных тенях, которые ночью бродят возле Темзы, забудем о горе и о гнили Поплара, забудем о шахтах, о прядильных станках, о дебатах в парламенте, о хронике самоубийств, посмотрим на узаконенную достопримечательность острова, на давнюю его гордость – на образцового джентльмена. Не ему ли рабски подражали наши русские либералы, мечтая о конституции и о дерби, презирая «мещанскую Францию» и убаюкивая друг друга рассказами о прекрасном островитянине, который совмещает короля и свободу, торговлю и лирику, культ бокса и культ Толстого, доходы с Индии и теософию? Если вы примете по ошибке немца за англичанина – немец самодовольно улыбнется: ну да, он джентльмен, на нем костюм из мохнатого шотландского сукна, он предпочитает гольф дурацкой рапире, он, наконец, гуманист; конечно, он за уничтожение коммунистов, но он против еврейских погромов. Поглядите на французского сноба – недаром он часами перед зеркалом упрятывал под зубы язык, – он научился произносить французские слова с английским акцентом, он старается курить трубку, хотя его и подташнивает, он старается, даже несмотря на прирожденную свою крикливость, говорить тихо и нехотя. Он, видите ли, не сын марсельского лавочника – он джентльмен. Можно без натяжки сказать, что любой цилиндр Пикадилли продолжает оставаться идеалом для среднего класса Европы. Деньги – в Нью-Йорке, бордели – в Париже, но идеалы – идеалы только в Лондоне.

Слов нет, английский джентльмен достоин изучения: это особая порода с загадочными нравами, с таинственным культом, со множеством мифов и суеверий. Почему только английские этнографы облюбовали глубь Африки и дебри Индостана, когда рядом с ними проживает столь любопытное и своеобразное племя?

Не скрою, английский джентльмен поразил меня. Я жалел, что со мной нет научной экспедиции. Мне хотелось заснять его, как он прогуливается в визитке по улицам Лондона. Мне хотелось записать его странные и лаконичные изречения, когда изредка, выходя из дремоты, он снисходит до общения с другим джентльменом.