Кейтлин Моран - Быть женщиной. Откровения отъявленной феминистки

В результате мы приглашаем Соню Мэдэн из Echobelly, скажем, принять участие в «дискуссии» о будущем радио. Или Луизу Венер из Sleeper для обзора синглов. Или – в чрезвычайной ситуации – просто печатаем фото Дебби Харри.

Ни по любви, ни за деньги вы не могли найти женщину, занимающуюся музыкой. Это была эпоха до Леди Гага. Считалось, что девушка в платье с гитарой выглядит странно – как собака на велосипеде. Очень странно. Трудно пройти мимо.

Все мы считали, но стеснялись озвучить мысль, что женщинам просто нечего сказать, в отличие от мужчин. Напомню, что к этому моменту женщины уже 70 лет как получили право голосовать. Но в музыке по-прежнему существовала куцая горстка женщин-гениев для демонстрации: Джони Митчелл, Кэрол Кинг, Пи Джей Харви, Патти Смит, Кейт Буш, Мадонна, Билли Холидей. Достаточно для того, чтобы считаться причудливой аномалией, а не предвестниками наступающей бури. Не было еще ни одной женской рок-группы, чтобы конкурировать с Led Zeppelin или Prodigy. Ни одной исполнительницы хип-хопа, чтобы конкурировать с Public Enemy. И какую женскую группу вы бы выставили против мощи The Beatles? Но мы никогда не могли об этом упоминать. Правда звучала как сексизм.

Творческий всплеск должен был совпасть по времени с обретением женщинами всех гражданских свобод и бесчисленных возможностей. Но ожидаемого извержения вулкана не произошло. Если бы женщины действительно были равны мужчинам, то Эммелин и Сильвия Панкхерст [26]были бы популярнее Боба Дилана с его «All Along The Watchtower». Выходит, что возможность голосовать – это не то же самое, что подлинное равенство. Трудно разглядеть тот самый пресловутый стеклянный потолок [27], потому что он прозрачный. Практически невидимый. Нам нужно, чтобы прилетели птицы, нагадили на него, тогда он станет видимым.

Но пока у нас была группа Echobelly на обложке.

– Хотите пойти и взять у них интервью? – спросил редактор.

Следующее непроизнесенное предложение звучало так: «Потому что ты девушка».

– Нет, сказала я.

Я знала, что они были ужасны.

Так почему же мы ничего не делаем ?

Основываясь на моем собственном личном опыте, могу сказать, что 100 000 лет мужского превосходства проистекают из простой истины, что мужчины не болеют циститом. Почему не женщина открыла Америку в 1492 году? Потому что в эпоху, когда не было антибиотиков, какая женщина решилась бы провести половину пути через Атлантику плачущей, прикованной к горшку и время от времени кричащей: «Ну что, Нью-Йорк уже виден? Передайте мне хот-дог через иллюминатор»?

Мы физически более слабый пол. Мы не так хороши в перетаскивании тяжестей, охоте на мамонтов и гребле. Кроме того, секс часто приводит к осложнениям в виде беременности и внушает чувство, что мы «слишком толстые», чтобы вести армию в Индию. Неслучайно женская эмансипация стала развиваться только благодаря индустриализации и контрацепции – когда машины сделали нас равными мужчинам на рабочем месте, а таблетки сделали нас равными мужчинам в вопросах сексуального желания. В дикие времена – которые длились, по моему мнению, до выхода фильма «Деловая девушка» в 1988 году – победителями всегда были те, кто был физически достаточно силен, чтобы уложить антилопу на землю и чье либидо не приводило к беременности и смерти во время родов.

Таким образом, победители – мужчины – получили все: образование, внимание общества и статус полноценных людей. Мужчины и мужской опыт считались «нормальными»: все остальное было «недо-». Без городов, философов, империй, армий, политиков, исследователей, ученых и инженеров женщины были недолюдьми. Я не думаю, что в основе женской дискриминации лежит ненависть мужчин к женщинам. Если вы посмотрите на историю, то увидите, что это предубеждение основано на простом факте.

Как ни странно, мне очень непросто говорить о сексизме с другими женщинами. Это слишком болезненная тема для обсуждения. Все женщины, которых я знаю, – убежденные феминистки, работающие в окружении мужчин, – журналисты, редакторы, пиарщики, программисты. Но они слишком заняты, чтобы вести большие дебаты по этому поводу и просто справляются с сексизмом. Кроме того, это начало эпохи брит-попа, начало моды на «крутых девчонок». Модная молодая женщина должна была находиться «в обойме» – без детей, без семьи, «на свободе». В эту эпоху тяжелых ботинок, унисекса, пива и минимального макияжа сексизм, казалось, доживает последние деньки. Мы все наивно так считаем. Мы еще не знаем, что не за горами мода на стринги и бразильскую эпиляцию. В эпоху Пи Джей Харви мы не можем представить себе Pussycat Dolls.

Но я веду разговоры о патриархате. И я веду их с геями. В 18 лет я выяснила то, что поколения женщин знали уже давным-давно: естественный союзник женщины – это мужчина-гей. Потому что он тоже в числе проигравших.

– Ты думаешь, что они не заметят, что ты женщина? – говорит Чарли.

Мы сидим в задрипанном кафе и едим спагетти болоньезе. Я теперь живу в Лондоне – стою в очереди, ожидая своего 18-летия, в первый час которого я могу легально превысить счет и снять деньги. У меня есть дом в Камдене, где я самый неорганизованный в мире арендатор: телефон регулярно отключают, и люди оставляют для меня сообщения в соседнем пабе, зато я очень общительна. Я оставляю зажженную свечу на верхней части телевизора, и она прожигает поверхность прямо до кинескопа. Не так уж это и важно. Электричество тоже отключено. Я месяцами не смотрю телевизор.

Каждый ланч в этом кафе с заказом спагетти болоньезе за 3,75 фунта по-прежнему воспринимается мной как вершина совершенства и настоящей взрослости. Посмотрите на меня! Еда в ресторанах и кафе! Иностранные блюда! С гомосексуалистом !

– Потому что они всегда это делают, ты знаешь, – говорит Чарли. – Они сразу замечают, что ты женщина. Раньше я тоже думал, что они не замечают, что я гей. Но они замечают.

– Не то чтобы в этом есть что-нибудь ужасно неправильное, – говорю я, почти извиняющимся тоном. – Я имею в виду, что они не запрут меня в кладовке, чтобы потом изнасиловать или еще что-нибудь. Это просто…

Я вздыхаю.

– Это просто… ох, все, что я говорю, кажется немного странным и неправильным, – продолжаю я. – Я ненормальная . Да, использую это слово. Заткнись.

Я все еще страдаю из-за разговора, который состоялся сегодня в Melody Maker . Мы обсуждали новое большое явление – Riot Grrrl – радикальное панк-феминистское движение, участники которого отказываются разговаривать с прессой, распространяют собственные журналы, игнорируют мальчиков, прыгающих на танцполе перед сценой, и пишут каракулями революционные лозунги на теле, используя помаду и фломастер.

Я отмечаю, что, на мой взгляд, Riot Grrrl стоит давать интервью массовой прессе, поскольку те девушки, которые действительно нуждаются в пропаганде радикального феминизма – из небогатых семей, слушающие популярные радиостанции, – вряд ли наткнутся на ксерокопии собственных журналов Riot Grrrl, которые раздаются на концерте альтернативной музыки. Любая революция нуждается в том, чтобы донести информацию о ее сути до максимально большого числа людей.