Кейтлин Моран - Быть женщиной. Откровения отъявленной феминистки

По возвращении домой я сажусь за самый невеселый поиск в Google и нахожу врача в Эссексе. Есть два приемлемых варианта аборта. Мне могут дать полный наркоз, и я проснусь, когда все закончится, но потом придется провести ночь в больнице, или же я буду в сознании и смогу вернуться домой в тот же день. Я еще кормлю грудью мою младшую – так что выбор очевиден: остаться в сознании и сразу уйти домой.

Существует и третий вариант – «медикаментозный аборт», при котором вы принимаете две таблетки и ждете дома выкидыша. Но все, кто это испытал, в ответ на мои расспросы предупреждают: «Это здорово выбивает из колеи. Несколько дней ходишь по дому с кровотечением. И есть шанс, что это не сработает, и тогда придется в любом случае идти на выскабливание. Просто поезжай и сделай это в больнице».

Клиника, которую мы выбрали, находится в Эссексе. Район славится вечеринками с групповым сексом и отличными борделями с грудастыми мадам. Словом, этот отстойник для приверженцев грубых физиологических радостей – подходящее место для клиники, где делают аборты. В самой клинике царит атмосфера викторианских гостиниц, где персонал смотрит на «клиентов» как на сущий сброд и неодобрительно наблюдает за ними, с высокомерным спокойствием поджимая губы.

В холле сидят четыре пары и две одинокие женщины. Молодая женщина из Ирландии приехала сегодня утром и – я улавливаю ее шепот – рассчитывает вернуться на пароме этим же вечером. Женщине постарше на вид под пятьдесят, а то и пятьдесят с лишним. Она беззвучно плачет. По ней видно, что они ничего не сказала ни одной живой душе и никогда не скажет.

Пары тоже молчат – все возможные разговоры состоялись до прибытия сюда. У моего мужа красные глаза, но держится он так же твердо, как после обоих моих родов и выкидыша. Его позиция окончательно сформировалась много лет назад:

– Дико несправедливо, что для того, чтобы мы произвели на свет ребенка, ты должна проходить через все это… дерьмо.

Когда я позвонила ему после ультразвукового исследования, между нами произошел предельно неромантичный разговор. Мы даже ничего не обсуждали. Он спросил: «Что ты хочешь делать?» Я сказала: «Нет». И он ответил: «Хорошо».

Каждый из нас знал, что чувствует другой. Господи, да неделю назад мы лежали в постели, проведя день с друзьями, недавно ставшими родителями, и делились впечатлениями: «У нее отсутствующий взгляд, а он выглядит полумертвым! Ты забыл, сколько им нужно внимания, правда? Как ты просто… тормозишь».

Медсестра называет мое имя, и я отпускаю его руку, чтобы отправиться туда. Стремительно нарастает паника – я знаю, точно знаю, что делаю ужасную ошибку, что я должна оставить этого ребенка, несмотря ни на что!

Но я знаю и что такое паника, знаю, что она лжет. «В такой момент непременно наваливаются все сомнения до единого, – твержу я себе. – Это не последняя минута Откровения. Это просто страх. Скажи ему “стоп!”».

Не помню, как я представляла себе аборт. Когда делали чистку после выкидыша, мне – плачущей – дали наркоз, и когда я проснулась – плачущая – все было уже кончено.

– Где ребенок? – без конца повторяла я, еще не в себе, пока меня везли в палату и деликатно просили заткнуться. Единственное, что я узнала об этой процедуре, – ее последствия: реальная боль и осознание того, что гормоны беременности оставляют меня час за часом. Эстрогенная легкость уходила, и я снова начинала чувствовать свою тяжесть – чувствовать, какая я на самом деле тяжелая, – нечто подобное ощущаешь, если, зачитавшись, продолжаешь лежать в ванне, пока вытекает вода.

На этот раз я не сплю. Вся процедура оказывается неприятным сюрпризом. Мне кажется, раньше я задумывалась только об одном аспекте, чисто «медицинском», и все, что представляла себе, – врачи, просто делающие свою работу, бесстрастно и быстро; сама процедура тоже точная и быстрая. Теперь я лежу на кровати – последняя из очереди, – смотрю на врачей и вижу людей, которые провели слишком много времени, делая неприятные вещи, исправляя ошибки других.

Вы хотели стать врачами, чтобы помогать людям и чувствовать удовлетворение в конце рабочего дня, думаю я, наблюдая за ними, пока медсестра держит меня за руку. Но я сомневаюсь, что к концу дня вы испытываете это чувство. Вы выглядите так, как будто люди постоянно вас разочаровывают.

Аборт сам по себе тоже отличается от моих ожиданий, он оказывается и болезненным, и довольно грубым. Шейку матки расширяют вручную с помощью чего-то вроде храпового колеса. Потом вставляется зеркало, и начинается аборт – в сущности просто дробление материала ложкой. Это вспышки мучительной боли. Как будто желток яйца протыкают зубочисткой, думаю я.

Это очень болезненно – как пятичасовые роды. Обезболивание оказалось абсолютно бесполезным, но жаловаться на боль, учитывая то, что я делаю, кажется неуместным. Но если вы сами считаете, что не должны испытывать боль во время аборта, персонал вроде бы так не считает.

– Вы молодец, – говорит медсестра, очень крепко держа меня за руку. Она добра, но в то же время, как и все остальные, уже мысленно надела пальто и торопится к выходу. Она предвкушает выходные. Она уже далеко.

Затем врач берет вакуумную кюретку, чтобы высосать содержимое моей утробы. Чтобы понять, что при этом ощущаешь, представьте, что это проделали с вами с помощью пылесоса. Много месяцев после этого я неоднократно возражала против покупки автопылесоса Black & Decker.

Весь процесс занимает, может быть, минут семь. Это быстро, но вы с несоразмерным нетерпением – и тоской – ждете, когда из вас вытащат все инструменты и все руки и позволят вам тихо прийти в себя и залечить раны. Вам хочется, чтобы все от вас отвалили. Все.

Врач выключает пылесос. Затем включает снова и проходится еще разок напоследок, как делаете вы, когда, пропылесосив гостиную, решаете заодно освежить диванные подушки.

Наконец он заканчивает, и я испускаю невольный возглас: «Ах!», – когда его рука выходит из меня.

– Видите! – с уверенной улыбкой говорит он. – Совсем неплохо! Дело сделано!

Потом смотрит вниз на блюдо, на котором лежит все, что было внутри меня. Заинтересовавшись чем-то, подзывает коллегу, который моет руки.

– Взгляни-ка! – он указывает на поднос.

– Ха-ха-ха, необычно, – отвечает другой.

Они оба смеются, пока блюдо не уносят. Снимают перчатки, и начинается уборка. День закончен.

Я не хочу спрашивать, что именно они видели. Может, сумели определить, что он гей, даже на таком раннем сроке.

Лучший вариант – что он был с такими патологиями и беременность окончилась бы выкидышем в любом случае.

Худший – возможно, нечто там на подносе изо всех сил борется за жизнь. Возможно, удача покидает его навсегда, пока я лежу здесь, чувствуя себя бледной, как бумага, снаружи и красно-черной внутри, как испорченное мясо. Это худшее из всего. Самое плохое. Как жаль, что врачи не заткнулись.