Андрей Буровский - Запретная правда о русских: два народа

Так же последовательно он уничтожил все многообразные формы подчинения и закрепощения крестьян, и при нем великое множество форм и видов неравенства сменилось гораздо более однозначными формами рабства.

Он уничтожил все разнообразные виды собственности в крестьянской среде, не давая возможности черносошным крестьянам порождать и развивать буржуазные отношения собственности, как это происходило в XVII веке.

В число государственных крестьян вошли черносошные крестьяне севера, ясачные крестьяне – народы Поволжья, однодворцы юга, часть из которых сама владела крепостными, а землю держала на поместном праве…

Шло слияние патриарших, церковных, монастырских крестьян.

Совершенно исчезла вольница – все нетяглые и неслужилые люди допетровского времени, а было их во времена Алексея Михайловича до четверти населения.

Мало того что при Петре общество стало несравненно менее свободным, чем было еще при Софье… Оно стало еще и менее разнообразным, а это еще хуже и опаснее. Ведь во внутреннем разнообразии общества – залог его возможного развития… Чем сложнее, разнообразнее общество, чем более разные люди его составляют – тем легче отвечает такое общество на вызовы времени, двигается вперед, совершенствуется. А чем оно проще, тем с большим трудом общество приспосабливается к изменяющейся жизни.

При Алексее Михайловиче, даже при Михаиле Федоровиче общество было свободнее и разнообразнее, чем при Петре. То есть тогда Московия была ближе к европейской модели общества и могла легче и быстрее развиваться.

И содеянное Петром еще кто-то называет «прогрессом»?!

Часто Петра называют реформатором в области культуры: мол, он позволил брить бороды, учить языки, читать европейские книги и тем самым начал европеизацию России, поставил ее на европейский путь развития.

Не может быть представлений, находящихся дальше от действительности!

Во-первых, отродясь Петр ничего не «позволял» и не «разрешал», он исключительно повелевал и приказывал.

Во-вторых, ведь питье кофе или ношение шляпы-треуголки вовсе не превращает человека в европейца. А Петр требует именно перенимать какую-то форму, внешний вид европейской жизни. Таковы его указы о брадобритии, о курении табаку, о питье кофе, о ношении европейской одежды, об ассамблеях – то есть о строго обязательных сборищах у того или другого дворянина.

Все эти указы могли преследовать только одну цель: как можно быстрее внешне уподобить Россию – Европе, а московитов – голландцам.

«Народ, упорным постоянством удержав бороду и русский кафтан, доволен был своей победой и смотрел уже равнодушно на немецкий образ жизни своих обритых бояр», – писал А.С. Пушкин [8. С. 121].

Пройдет 12 лет, и Пушкин, начав писать «Историю Пугачева», соберет такие свидетельства о пугачевском «равнодушии» к барскому образу жизни, что и сегодня, почти через 300 лет, их бывает порой страшно читать.

А главное – Пушкин не прав в том, что, мол, народ упорствовал и потому сохранил «бороду и русский кафтан». Петр никогда не заставлял крестьян брить бороды. Легендарный указ о брадобритии, выпущенный Петром после возвращения из Голландии в 1698 году, предусматривал откуп – 100 рублей в год с купцов, 60 рублей с бояр, 30 рублей с прочих горожан. Заплативший выкуп получал специальный медный знак, который носил под бородой. Если прицепятся должностные лица из-за «неправильного» вида – бородач задирал бороду, показывал знак.

Но вот крестьяне платили сумму совершенно несопоставимую: всего 1 копейку при въезде в город и при выезде оттуда. А в деревнях и в маленьких городках, где не было воинских команд, впускавших в города и выпускавших, – там на бороды никто не покушался.

И получается, что дело-то вовсе не в «стоическом» поведении крестьянства, а в безразличии Петра к его облику. Или просто руки не дошли? Вряд ли. О попытках брить казаков никаких сведений у нас не сохранилось, а духовенству с самого начала разрешалось бороды «оставить». И тем более никто не отнимал русского кафтана у мещан, купцов и казаков.

Так что даже смена одежды и брадобритие касались от силы 3 % населения. И ведь эта смена форм совершенно не мешала дворянству оставаться таким же, каким оно было и до Петра. Все так же родители сговаривали детей, не спрашивая их согласия, и так же большаки решали все за родовичей, и так же родители могли до рубцов пороть своих взрослых сыновей, а случалось – и дочерей. Раньше сговаривали детей люди в старомосковском платье, в низеньких палатах, отцы и матери отдельно. Теперь люди в коротких кафтанах сговаривали в комнате с картинами и зеркалами, пия кофе и любуясь фарфоровыми безделушками. Ну, и что изменилось по сути?

Конечно, за изучением языков, ношением короткой одежды европейцев и внешними приметами быта типа зеркал, картин или бальных танцев следовали и другие перемены – часто вовсе не желанные Петром (например, осознание себя личностью, стремление владеть частной собственностью или оградить от вторжения остального общества свою личную жизнь). Но реформы проводились не для этого.

В XVII веке европеизация вовсе не означала освоения этих внешних форм западного быта и охватывала все слои общества. На рубеже XVII и XVIII столетий всякая европеизация, независимая от государства и его усилий, была полностью запрещена и все достигнутое – разрушено.

Весь XVIII век шла медленная европеизация – сначала формальная, внешняя, потом и глубинная; но вовсе не европеизация Российской империи и не всего русского народа. Это была европеизация исключительно служилого сословия, и в первую очередь дворянства.

Собственно, что сделал Петр? Своими указами он разорвал единый народ на две части.

Петр приказал дворянству и всем служилым учить языки, носить платья «в талию» и немецкие камзолы, вешать в домах картины и собираться на ассамблеи. Этой части русского народа он велел внешне европеизироваться (подчеркиваю – в основном чисто внешне!). Но другой части русского народа – крестьянам, купцам, мещанам и казакам категорически запретил делать что-либо подобное.

Эти реформы только еще сильнее разобщали податных и служилых. Раньше это были разные, но части одного общества с одним строем понятий и системой ценностей. Теперь общество оказалось разорванным на уровне даже бытовых привычек.

Указы Петра вбили клин между двумя группами населения: служилыми и тяглыми, жителями нескольких самых больших городов и деревенским людом. После Петра служилые верхи и податные низы понимают друг друга все хуже. У них складываются разные системы ценностей и представления о жизни, и они все чаще осознают друг друга, как представителей едва ли не разных народов.