Юрий Мухин - СССР - потерянный рай

Вторая группа — это люди, не сумевшие выйти из состояния животных — те, для кого счастьем является удовлетворение инстинкта лени. Это самая несчастная часть населения, поскольку большинство из них не может не работать, так как им, естественно, нужны деньги, чтобы жить, но они ненавидят любую работу, и от этого их жизнь сжимается как шагреневая кожа. Подсчитайте сами.

Человек примерно 8 часов спит — треть жизни долой! Из оставшихся 16 часов в будние дни 8 часов занимает работа, да плюс 2 часа как минимум переезды, связанные с ней. В неделе 112 часов бодрствования, изымите из них 50 рабочих часов (примерно 45 % от всего времени), и останется чуть больше половины — 62 часа. От 18 лет, когда уже надо приступать хоть к какой-то работе, до пенсии в 60 лет пройдет 42 года, 45 % от этого срока — примерно 19 лет. Вы считали бы себя сильно счастливым, если бы получили срок заключения 19 лет? Да не просто в лагерях, а в каторжных лагерях, в которых ничего нет, кроме работы и 8 часов сна? Вот так и эти несчастные человекообразные животные — у них больше половины каждого буднего дня — каторга. Естественно, что работники они отвратительные, и хотя, конечно, и осла можно заставить работать, но когда человека заставляют работать, то это уже не то — это не более чем рабочий скот. Жалеть таких людей нельзя, но все же следует отметить, что объективно это самые несчастные люди.

И, наконец, третья группа людей, это собственно люди — те, кто исполняет жизненное назначение человека — познавать мир и творить. Работа для них — это то место, где они творят и познают, а творя и познавая, они получают удовольствие. Для них работа — это то место, где они ловят кайф, если говорить на языке тех, кому, собственно, я и предназначаю эту книгу.

Вот есть люди, которые получают удовольствие от довольно странных вещей, например от посещения ресторана. Мне пришлось за свою жизнь посетить их сотни, причем в основном посещать очень дорогие и известные. Помню, по-моему, то ли в Ницце, то ли в Монте-Карло мы ели устриц в каком-то заведении на набережной, так там вся стена была исписана автографами президентов и кинозвезд. А, по-моему, в Швеции хозяева привели нас в ресторан и минут десять компостировали мозги переводчику, чтобы тот растолковал мне, что в каком-то там мировом рейтинге это второй по значению ресторан. Пришлось восхититься, — а что поделаешь, не обижать же хозяев. Что-то мы там ели, что-то смотрели, но я так и не понял, а где тут можно получить удовольствие? А ведь народ прет в эти рестораны и такой счастливый после этого бывает!

Так вот, думаю, что третья группа людей от работы получает в сотни раз больше удовольствия, чем толпа от устриц в кабаке в окружении кинозвезд. Потому что в кабаке ты просто ешь, посади рядом с тобой свинью, и она будет есть и еще аппетитнее, нежели ты, а на работе ты творишь, и тут тебя не только свинья, тут тебя не каждый человек заменит. Тот кайф, то удовольствие, которое человек получает от работы, на которой имеет возможность творить (а творить можно в любом производительном труде), это редкий кайф!

Вот люди третьей группы — это идеальные работники, они, собственно, и не работники, как таковые, поскольку они работой живут, как дышат. Таких людей невозможно стимулировать, поскольку нельзя придумать для них стимула больше того, что они получают сами. Для толпы стимул — деньги, толпа приходит на работу за деньгами, ими ее и стимулируют. А для идеального работника они не главное, хотя он не робот. Он человек — он с удовольствием едет на работу, но и он устает, и ему нужен отдых, и у него семья. И он никогда не откажется от денег, более того, может и потребовать их, и потребовать настойчиво, поскольку прекрасно понимает, кто он и чего стоит. Но деньги для него не главное. Его, по идее, можно отстимулировать признанием, но надо помнить, что это человек, получающий настолько большое удовольствие, что удовольствие от формального признания (достаточного для человека толпы) для него слишком слабое. Он такое признание в лучшем случае примет как должное, а если это признание будет уж слишком формальным, то оно его и обидит.

Я бы так сказал: иногда вместо того, чтобы тысячу раз по обязанности похвалить, лучше один раз искренне восхититься его результатами. Но только искренне — он же не дурак, вы же его обмануть не сумеете. Но об этом позже.

Не претендую на особую научность, но хорошая работа имеет две составляющие: хорошие начальники (и подчиненные, если ты сам начальник) и свое содержание. И с хорошей работой мне везло во всем. Начнем с первого — с начальников и подчиненных, а согласуясь с хронологией, — с моих первых шагов на родном заводе.

Утром следующего дня своего прибытия в Ермак я вошел в парадный (и единственный работающий) вход здания заводоуправления и на первом этаже свернул направо, вошел в отдел кадров и отрекомендовался. Инспектор ОК (наверное, это была Хузина) взглянула на мои документы и показала на закрытую дверь: «К начальнику!» Я зашел, за столом сидел пожилой мужчина с густой уже седой шевелюрой. Пригласил он меня сесть и стал рассматривать мои бумаги, потом взял и паспорт и чуть ли его не обнюхал, потом стал расспрашивать, нет ли у меня родственников в Казахстане. Не попал ли я, случаем, на какое-то секретное военное предприятие? — подумалось мне, но ларчик открылся просто: оказалось, что начальника отдела кадров зовут Михаил Дмитриевич Мухин, и он заинтересовался — не родственники ли мы? (Потом мы с его сыном Владимиром, работавшим начальником электроцеха, приветствовали друг друга по фамилии: «Привет, Мухин!» — «Привет, Мухин!») Убедившись, что мы всего лишь однофамильцы, он в сердцах отреагировал на мое направление: «Ну, куда министерство вас присылает! У нас два десятка инженеров-металлургов работает на рабочих местах, и мы не можем предоставить им инженерные должности, а вас к нам гонят и гонят!»

У меня челюсть отвисла от удивления: в Управлении кадров Минчермета меня убеждали, что на Ермаковском заводе ферросплавов катастрофически не хватает молодых специалистов, а тут, оказывается, их некуда девать! (Потом выяснилось, что это политика директора завода П.В. Топильского — нагнать на завод как можно больше людей, чтобы компенсировать потери штата от разбегающихся с завода работников, но я тогда этого не знал.) Я, естественно, обрадовался словам однофамильца, поскольку появилась реальная возможность открепиться и уехать из этой дыры с чистой совестью. Но моя радость не встретила ответной реакции у Михаила Дмитриевича — он как-то то ли грустно, то ли досадливо заметил, что все решает директор, и директор вряд ли меня отпустит, поэтому лучше уж мне получить подъемные, раз я их не получал, получить деньги за проезд и идти устраиваться в общежитие. Я, однако, был уверен, что сумею уговорить директора, и, дождавшись времени, когда Топильский принимал начальника отдела кадров, мы поднялись на второй этаж в кабинет директора.