Юрий Мухин - СССР - потерянный рай

Напомню читателям, что я не рассматриваю реальность описываемых Вайнерами и Тополем событий, поскольку они враги СССР, пишущие антисоветские книги. Естественно, что они выдумывают и извращают некоторые события — что тут непонятного? Но ведь выдумывать можно и умно, и глупо. И что — смогли ли Вайнеры и Тополь сделать это умно?

В глазах умного и просто знающего то время читателя то, что они написали, имеет обратный эффект. Прочтя выдумки Вайнеров о деле Михоэлса, приходишь к выводу, что госбезопасность СССР к смерти этого просоветски настроенного патриота не имеет отношения, и он либо погиб от несчастного случая, либо, учитывая визг сионистов по поводу его смерти, убит самими сионистами.

Стенания Тополя в «Любожиде» по поводу горькой доли еврейского народа в СССР начисто перечеркиваются десятком страниц, на которых тот же Тополь описывает этих «несчастных» евреев ворами и мошенниками. Причем Тополь это делает из тщеславного хвастовства — ему очень хотелось показать, какие евреи умные, — как ловко они обводят вокруг пальца глупые КГБ и таможню.

Мне скажут, что все равно эти книги написаны для идиотов и читают их идиоты, а идиоты этих тонкостей не поймут.

Да дело тут не в читателях, а в писателях.

Представим чисто гипотетически, что я, глава некоего мирового чудомасонского заговора, решил заполнить рынок России антисоветскими и русофобскими книжками. Свистнул холуям: найдите мне в Москве авторов поумнее, заплатите им деньги. Ну а что бы я получил за свои деньги от этих «умных» авторов? Кучу нелепостей, которая компрометирует евреев и от которой за версту несет умственной неполноценностью? Шестизвездочный коньяк и абсолютно водонепроницаемые карманные часы у бедного безрукого инвалида? Понятно, что за неимением лучшего сегодня и такая тупая писанина сойдет, но деньги-то я за качественный товар платил!

«Редкая птица долетит до середины Днепра», — говаривал Гоголь, но в противоположность этой редкой птице редкий чиж забудет объявить себя интеллигентом. А мемуары Арбатовой с предельной откровенностью как раз и показывают умственные способности такого интеллигентного чижа.

По отцу Арбатова происходит из русских крестьян. Ее дед Гавриил Гаврилин, в душе пацифист, с началом войны с Германией пошел на фронт, там получил три Георгиевских креста вместе с чином офицера. После революции стал большевиком, окончил заочно Экономическую академию, был хорошим хозяйственником, арестовывался, сидел в тюрьме, был оправдан и в 1941 году записался в трудовое ополчение. Сыновья и зятья его пошли на фронт, один зять погиб. Его сын Иван, будущий отец Арбатовой, вопреки воле отца стать инженером поступил на редакционно-издательский факультет МГУ, во время войны стал офицером-политработником, а после войны в звании подполковника преподавал марксизм-ленинизм в военных академиях и в этом качестве женился на матери Арбатовой.

Наследственность по отцу самой Арбатовой никак не передалась, отец умер, когда ей было 10 лет, а ее высокопородная мать с отцовскими родственниками-плебеями не общалась. Она была явной аристократкой.

Ее дед Илья Айзенштадт в 1914 году окончил гимназию и с началом войны мог бы уйти на фронт, но поступил иначе — уехал в Палестину и околачивался там и в Европе всю войну. Но, видать, жизнь в России манила, и после революции он вернулся в СССР, где поступил в Тимирязевскую академию якобы для того, чтобы, выучившись, осваивать целинные земли Палестины. Тут он женился на еврейке, которая тоже училась на агронома, и у них родилась мать Арбатовой. Братья новоиспеченного агронома действительно уехали в Палестину, но агронома Илью историческая родина не дождалась — дел хватало в СССР. Сначала он становится завучем сельхозтехникума в Одессе (жена его не работала даже по дому — они держат домработницу). «Потом, — пишет Арбатова, — деда отправили в Молдавию на организацию еврейских колхозов. Сначала жили в Балте, столице Молдавии. Летом снимали дачу в роскошном саду и брали обеды домой у француженки». Через год дед переезжает на Кавказ, потом в Харьков, потом под Ленинград и т. д., и т. п. «Дед часто менял место работы из-за принципиальных разборок, все время отчаянно боролся за правду и плохо вписывался в среду», — пишет Арбатова, а я нудно добавлю — это же помогало не возвращать деньги, выдаваемые государством для обустройства на новом месте работы. Наконец перед войной агроном Илья Айзенштадт нашел себя в должности заведующего библиографическим отделом Ленинской библиотеки в Москве.

Началась война, и в отличие от деда Гавриила и его детей, бросившихся на защиту Родины, дед Илья сразу (хотя и был лет на 10 моложе Гаврилина) собрал семью и дернул на восток: «Больше никто из квартиры не уходил, все остальные были русские». В Петропавловске казахстанском дед сначала стал преподавать в техникуме, а потом он, не вырастивший в своей жизни ни одного урожая, назначается главным агрономом района, получает дом-пятистенок для семьи из 4 человек, участок, сено и т. д. «Местные жители ничего не продавали эвакуированным, молоко, которое оставалось, демонстративно выливали на землю — эвакуированные представлялись им захватчиками», — пересказывает Арбатова байки своей матери. Тем не менее во враждебность местных жителей не сложно поверить — их мужчины были на фронте, а должности их мужчин в тылу сразу захватили пришлые люди призывного возраста — вот они и «захватчики».

Мать Арбатовой в 1941 году была студенткой уже 2-го курса мединститута, а медики — военно-учетная специальность, то есть она обязана была доучиться в мединституте, как с началом войны обязаны были доучиться курсанты военных училищ. Но она само собой отбыла из института вместе с отцом в Петропавловск, там окончила курсы счетоводов и быстро заняла место главбуха райфинотдела, что и немудрено, хотя другие девушки в то же время уходили на курсы медсестер и на фронт.

Потом семья вернулась в Москву, и мать Арбатовой поступила в Ветеринарный институт (видимо, в медицинский дорога была все же заказана). «Окончила институт с красным дипломом, была признана лучшей студенткой курса, но при институте оставлена не была, а получила распределение в Калининскую область». «Фиг вам, а не работа в Калининской области», — вероятно, мысленно сказала мама бесплатно выучившему ее Советскому Союзу и благодаря профессору (своему другу) осталась в Москве. «Несмотря на красный диплом, еврейке на работу было устроиться трудно», — тут же сетует Арбатова, по обыкновению не соображая, что пишет. Как «трудно»? Ведь ее же, ветеринара, послали на работу в Калининскую область!

К началу 50-х мать отбивает у своей подруги мужа — будущего отца Арбатовой. Того высылают в Муром, и мечты о замужестве прекрасной 29-летней еврейской девушки долго висят на волоске, судя по тому, что отец Арбатовой женился на ней, возможно, «как честный человек», поскольку через три недели после свадьбы уже родился ребенок.